Резким движением, заставившим покачнуться матрас, он отпустил ее и встал.
— Как тебя зовут? — спросил он.
Она осторожно взглянула на него, прежде чем ответить.
— Кэтрин. Кэтрин Мэйфилд.
— А твоя мать?
— Ивонна Виллере Мэйфилд.
— Твоего отца звали Эдвард, у него был купеческий банк на Роял-стрит. Боже!
Он поднес руку к голове, словно она болела, и провел пальцами по волосам и затылку. Повернувшись, он решительным шагом направился к звонку, который свисал с выкрашенной под мрамор деревянной каминной полки. Мужчина резко дернул за веревку, затем обернулся к Кэтрин, совершенно не обращая внимания на то, что почти не одет, и словно не замечая разительного контраста между своей загорелой коричневой грудью и белоснежной кожей ниже пояса.
— Почему ты мне не сказала?
Кэтрин подняла взгляд к балдахину над головой.
— Я пыталась, — наконец ответила она, стараясь на него не смотреть.
— Слабая попытка, когда смелость тебя оставила, — язвительно заметил он. — У тебя было время рассказать историю своей жизни еще до того, как мы сюда приехали, но я не припоминаю, чтобы между нами состоялся столь важный разговор.
Это ее задело.
— Конечно! — воскликнула она и посмотрела на него, сверкнув глазами. — Неужели ты думаешь, что вызывал симпатию, когда сидел там, поздравляя себя с успешной местью Маркусу? Ты мог уничтожить и его, и меня, если бы разоблачил мое присутствие на маскараде. Откуда мне было знать, что ты задумал более коварный план моей полной гибели? — Его лицо напряглось, но она не обратила на это внимания. — Что же касается моей слабой попытки рассказать все позже, то ты сам доходчиво разъяснил мне: кто я и что из себя представляю, совершенно не имеет значения. Ничто не могло встать между тобой и… и тем, чего ты жаждал. Что мне оставалось, кроме как поверить?
Он долго хранил молчание, и его взгляд был таким загадочным, что она вдруг ощутила неловкость. На его губах появилась легкая улыбка, затем он пожал плечами.
— Вне всяких сомнений, тогда я так и считал.
— Я вовсе не нахожу забавным подобное отношение, — выпалила она, приподнявшись на локте.
— Правда? Тогда какого черта ты делала на квартеронском балу?
Что она могла ответить на этот жестокий, вызывающий вопрос?
— Это… Это произошло по личной причине, которая вряд ли будет тебе интересна.
— Ты так думаешь? Скоро у тебя появится возможность убедиться, что я весьма интересуюсь делами Маркуса Фицджеральда.
— Не вижу причины удовлетворять твое любопытство.
