Однако попробуйте предъявить претензии полякам в стиле письма Польского посольства — мол, оскорбляете наши (потомков тех, кто жил в том государстве) национальные чувства. В ответ услышите нечто вроде: да что вы, мы же не к русскому (украинскому и т. д.) народам претензии высказываем, а к политическому режиму и его руководству!
Так почему можно критиковать, развенчивать, диффамировать советское прошлое — не ограничивая себя в подборе слов для негативных формулировок и не утруждая себя поиском политкорректных характеристик, а польское — нельзя? Почему резкие и жесткие оценки политики Сталина и курса Советского государства тех же 20–30 гг. XX в. мои национальные чувства оскорблять не должны, а вот писать о Польше того времени, о ее лидерах, например Пилсудском, я должен с оглядкой на польские национальные чувства? Что за двойные стандарты?
Нет, Польша — не «жена Цезаря». Поэтому в книге я не стану играть в политкорректность и, что называется, выбирать выражения по поводу Польского государства 20–30 гг. XX в. и его руководителей.
Войну за историю — на территорию противника!
Есть такой фронт — исторический. Победы на этом фронте ничуть не менее важны, чем победы в реальных военных баталиях. За свою историю необходимо сражаться так же, как и за свою территорию, ибо это отнюдь не меньшая ценность. А возможно, и большая. Территорию можно со временем вернуть, отбить у врага — надо только помнить, что это твоя земля. Проиграв или добровольно сдав противнику свою историю — сдаешь и свои права, подписываешь историческую капитуляцию, разоружаешься цивилизационно, лишаешься мобилизационной базы — и назад уже не вернешь ничего!
Своя история — это историческая правота народа. А историческая правота — это внутренняя сила народа, смысл его существования, это настоящее и будущее народа, обращенное в его прошлое. В 1991-м Советский Союз был развален и отброшен на задворки мировой политики прежде всего из-за отказа от своей исторической правоты (и признания исторической правоты Запада). Однако перед Западом капитулировало высшее руководство страны. Но не народ, историческое самосознание которого оказалось куда более крепким, чем устойчивость его предательской элиты перед долларом.
Почему столь модное в последние годы «переосмысление истории» неизменно выливается в диффамацию русского (советского) прошлого, развенчание и ниспровержение русских (советских) лидеров, военачальников, просто известных и авторитетных в народе фигур? Почему Запад не спешит «переосмыслять» в подобном ключе свою историю? Ведь если даже согласиться, что советская историография не всегда была честна, что в пропагандистских целях допускались искажения фактов, извращенные интерпретации событий — то разве того же самого не было на Западе? Разве одним из элементов «холодной войны» со стороны Запада не была психологическая война, прямо нацеленная на историческую память русского и других народов бывшего СССР?
