В 2 ч. я покинул штаб и пошел спать.
На следующее утро, в 8 [ч.] я поехал на своем моторе в штаб I Сиб<ирского> корп<уса> в дер<евню> Служевицы. Канонада началась с раннего утра и все усиливалась. На горизонте пылала деревня Пясечко, зажженная нашей тяжелой артиллерией. Все небо было затянуто дымом тротиловых бомб. Командир I Сиб<ирского> кор<пуса> ген<ерал> Плешков{47} был очень в духе. Его сибиряки дрались отчаянно, и знаменитый [Машдловский] лес, который считался труднопроходимым, они взяли штыками. Со стороны Прушково и Блона канонада все развивалась. Гул стоял неумолкаемый. Возвращаясь к Варшаве, по сторонам дороги перед временными укреплениями полевых батарей сибиряки строили проволочные заграждения, которыми они воспользовались для сушки белья. Раненых везли мало, бой шел почти исключительно артиллерийский. В самом городе у перевязочного пункта стоял паровой трам с ранеными, и польские вольные дружины заботливо снабжали их папиросами и кушаньем, а у кого повязка была плоха, снова перевязывали в соседнем доме. Эти польские организации работали все время под огнем и так много сделали для раненых, которых эвакуировали с позиций в узкоколейных поездах — трамах. Мои путешествия по тылу лишены особого интереса. Приходилось на каждом шагу вылезать из автомобиля, расспрашивать обозы, определять [номер] Н-ской{48} части и проверять по карте, верно ли они стоят. Путаницы было много, и прав был ген<ерал> Рузский, когда он меня послал проверять тыл, что тыльные пути устанавливаются туго, и если их не проверять, то это может плохо отозваться на своевременном питании фронта. А при отступлении — катастрофа. Встречал мало немецких аэропланов. В дер<евне> [Ваверы] обозная охрана открыла стрельбу пачками (что было строжайше запрещено), но, конечно, безрезультатно.
8 окт<ября>
Я поехал по [Венской] дороге на ст<анцию> Прушково. Там встретил ком<андира> IV кор<пуса> ген<ерала> Алиева{49}. В самую станцию попал, как их прозвали, «чемодан»{50}, то есть тротиловая бомба, и здорово разрушила среднюю часть станции. Пройдя пешком [к калитке], мы нашли домик снаружи совершенно разрушенным, и четыре трупа немцев лежало во дворе. Рядом в траншеях наших лежали винтовки, масса патронов, многие были залиты кровью, видны были следы перевязок, сброшенные сапоги, рубашки, амуниция и т. д. Окопы были покинуты только вчера. Впереди еще ряд окопов и шагах в 200 немецкие. Дошли и до них. Неприятельские окопы глубже наших и соединены с задними канавами глубиною аршина 2. Там следов крови не нашли, но массу соломы, патронов, жестянок из-под консервов и носилки. Стаканы наших шрапнелей валялись сотнями кругом. Но все, что возможно было собрать, было убрано жителями. Далее в лесу, говорили, было еще много неубранных трупов. Но было далеко идти, и мы вернулись на ст<анцию> и в Варшаву, где пересели на [Калишскую] дорогу и поехали на ст<анцию> Блон. Благополучно доехали до ст<анции> Жарово, где предупредили, что можно проехать еще верст 5 — не более, ибо путь взорван. Доехали до этого места и пошли пешком. Саперы уже работали. Взяли дрезину и поехали. Часто приходилось останавливаться, переносить дрезину на руках через разрушенный участок. Особенно трудно было перебраться через взорванный мост. Ферма провалилась вниз серединой. Кое-как добрались до ст<анции> Блон. Что можно было взорвать, немцы взорвали. Стрелки, рельсы, водяной кран, телегр<афные> столбы. Станцию же обратили почему-то в конюшню, и видно, что стояли лошади там довольно долго. Навозу было много. Они умудрились даже поставить лошадь в самую маленькую комнату, и, видно, лошадь ввели задом, ибо повернуть ее там было невозможно. Навоз указывал, что вводили ее задом. Все шкафы с бумагами перевернуты, разбросаны, разгромлены. Даже домик сторожа и тот разгромили. Нашли массу бутылок из-под вина. Видно, пили много. Даже солдатская фляга — и из той несло коньяком. В саду против ст<анции> похоронен офицер 2 [пионерн<ого>] батальона 3/16 ок<тября>, и каска лежит на его могиле. По дороге мы встретили четыре трупа. Карманы у всех вывернуты, сапоги сняты. Один был покрыт шинелью. Шла баба мимо с ребенком. Долго смотрела она на труп; потом палкой попробовала поднять шинель. Шинель отделилась. Она отбросила [ее] в сторону, как будто испугалась. Потом подняла шинель концом палки, взвалила палку на плечи и пошла с ребенком дальше. В самой дер<евне> Блон у казарм пожарной команды мы встретили двух сестер Кр<асного> Креста. Они обратились ко мне с просьбой помочь вывезти 6 раненых. Лошадей не было, и вывезти нет возможности. Я обещал прислать наши моторы, что и было исполнено. Сестры эти были украшены медалями на Георгиев<ских> лентах. Они во время боя работали, собирая раненых, и ген<ерал> Данилов
