После их ухода оборонцы провели совещание. Жюль Фавр попросил об отставке, но, будучи апостолом, настаивал, что должен уйти после остальных членов правительства. Он полагал, что, таким образом, сможет перехитрить историю, заставив поверить в себя, как последнего политика, противившегося капитуляции (37). Дебаты накалились, когда их участникам сообщили об освобождении Флуранса и других политических узников, заключенных в Мазас. Отряд Национальной гвардии во главе с помощником мэра восемнадцатого округа прибыл часом раньше к воротам тюрьмы. В смятении губернатор разрешил впустить гвардейцев. Оборонцы, опасаясь повторения событий 31‑го октября, поспешили принять решение о замене Трошю Виноем.
Тот захотел, чтобы его упрашивали. Жюлю Фавру и Лефло пришлось припугнуть его наличием вооруженного народа, неизбежностью мятежа. В этот же момент, утром 22‑го января, префект полиции, объявив, что не может исполнять обязанности, отправил депешу с просьбой отставки. Деятели 4‑го сентября пали так низко, что согнули колени перед деятелями 2‑го декабря. Виной снизошел до принятия предложения.
Его первые решения состояли в создании вооруженных сил, противостоящих Парижу, в демонтаже оборонительных укреплений перед пруссаками, в отзыве войск из Сюреня, Жентильи, Лес—Лиля, в мобилизации кавалерии и жандармерии. Батальон ополчения под командованием Вабра, полковника Национальной гвардии, закрепился в ратуше. Клеман—Тома выпустил сердитую прокламацию: «Фракции пособничают врагу». Он умолял «всю Национальную гвардию мобилизоваться, чтобы уничтожить их». Его призыв к мобилизации не имел в виду пруссаков.
Следы возмущения явно проступали, но не было еще признаков серьезного противоборства. Многие революционеры, хорошо осознававшие, что приближается всеобщий крах, не поддерживали борьбу, которая, в случае успеха, принесла бы спасение оборонцам и заставила бы победителей капитулировать вместо них. Другие революционеры, чей патриотизм не был просветлен разумом, все еще согревавшиеся духом Бузенваля, верили в возможность массовой вылазки. Мы должны, по крайней мере, говорили они, спасти свою честь. До наступления вечера некоторые митинги проголосовали за вооруженный отпор любой попытке капитуляции и сбор своих участников перед ратушей.
В 12 часов барабаны отбивают дробь, зовущую к оружию в Батиньйоле. В час дня несколько вооруженных групп появились на площади перед ратушей. Собралась масса народа. Делегацию во главе с членом Альянса принял Г. Шоде, помощник мэра, поскольку правительство заседало с 31‑го октября в Лувре. Оратор из делегации говорил, что злоупотребления в Париже требуют выдвижения депутатов в Коммуну. Шоде говорил в ответ, что Коммуна не имеет смысла, что он всегда противился и будет противиться ей. Прибыла другая, еще более радикальная делегация. Шоде встретил ее оскорблениями. Между тем в массе народа, заполнившей площадь, росло возбуждение. С левого берега прибыл с 101-ый батальон с криками: — Смерть предателям! — в то время как 207-ой батальон из Батинйоля, маршировавший по бульварам, вышел к площади по улице Тампль и остановился перед ратушей, двери и окна которой были заперты. К солдатам присоединились другие. Прозвучало несколько выстрелов, окна отеля заволоклись дымом, толпа рассеялась, крича от ужаса. Под защитой уличных фонарей и куч песка некоторые гвардейцы вступили в перестрелку с ополченцами. Другие гвардейцы стреляли из домов на авеню Виктория. Перестрелка продолжалась полчаса, когда на углу авеню показались жандармы. Мятежники, почти в полном окружении, отступили. Около десятка из них были арестованы и препровождены к ратуше, где Виной намеревался покончить с ними разом. Жюль Ферри не согласился и приказал передать мятежников судам военного трибунала. Среди тех, кто приняли участие в демонстрации, и толпы зевак погибло или получили ранения 30 человек. Погиб человек величайшей энергии, командир Сапьйа. Потери ратуши исчислялись одним убитым и двумя ранеными.
