22 мая
Мир не перевернулся, шахта не закрылась, практически ничего не изменилось со смертью посадчика. Пришел разве что инспектор и опечатал лаву. Охочие до подробностей людишки выспрашивают друг у друга детали происшедшего. Как, насмерть? Голову раздавило? Какой ужас! И глаза выскочили? Кошмар! Причем женщин интересуют не только эти живодерские подробности. Женат ли, разведен, с кем жил, сколько детей, какого возраста и т. д.Через некоторое время о нем забудут и, как говорят коллеги, вспомнят только на бутыльке.
На угле многое по–другому… Но все предельно честно.
ГРОЗы всю смену практиковались в разборке–сборке комбайна, а я ворочался на своем топчане — не спалось. Хорошо спится только тогда, когда спать нельзя, когда грохочет конвейер, сыплется товар, шастают начальники.
Вот еще одна страшная история. Рабочего завалило в нише. Тесно, низко — ни с домкратами не подобраться, ни с лагами. Поэтому били породу прямо на нем, под его вопли. Вообще, я заметил, шахтеры воспринимают смерть как нечто нормальное. Жалеют, конечно, погибшего, но не чувствуют неправильности и ужаса случившегося. Наверное, уже привыкли.
24 мая
В сборнике «Краснолучье мое» нашел стишок Л. Вышеславского о крае родном, навек любимом.
Донецкий край, где жизнь берется с бою,
Ты мне знаком и вечно будешь мил!
Твой уголек, лежащий под землею,
Глаза парней немного подсурьмил.
Это точно, подсурьмил. Впервые попав на Донбасс, я удивился, встретив мужика с накрашенными глазами. Потом еще одного, и еще. «Да что такое?! — недоумевал я. — Почему здесь так много педерастов?» Хорошо хоть быстро объяснили, что к чему. Теперь сам хожу с черными глазами, и никого это не удивляет.
Смена прошла спокойно. ГРОЗы разбирали очередной завал, меня беспокоили редко. Этот месяц неудачный в плане плана и зарплаты. Учебный месяц, тренировочный.
25 мая
На работе исследовал все нычки и пустоты в поисках чего–нибудь полезного, оставленного моими предшественниками. Люблю я брать, что не мной положено.
Один наш работяга интересно рассказывал об армии. Служил он в Ростове, в комендатуре, насмотрелся на солдатиков, едущих на дембель. У одного чурки на солдатской фуражке был генеральский козырек с дубами. У другого на рубашке под кителем — полковничьи погоны. Спрашивают, зачем? Приеду, говорит, в кишлак, сниму китель, родители скажут: — Молодец, сынок, за два года до полковника дослужился! У третьего среди множества нагрудных значков висел орден «Мать–героиня» 3‑ей степени. Говорят ему: — Ты чё, дурак? А он: — У нас в ауле все равно никто читать не умеет. А орден красивый.
