— Значит, ты виновен в этом бесчинстве? — с холодной яростью спросил Малх. — Тогда ему яйца отрежь, — рявкнул он.
Сафон мгновенно сдернул одежду с египтянина. Схватив стонущего капитана за мошонку, он потянул на себя, чтобы легче было резать. Глянул на Малха. Тот коротко кивнул.
— Это тебе за моего брата, — пробормотал Сафон, приставляя лезвие и надеясь, что такое наказание избавит его самого от чувства вины.
— Варсакон хотел их изнасиловать! — заорал египтянин. — А я не дал ему этого сделать!
— Какая любезность, — рявкнул Малх. — Но без проблем продал их в рабство, так? Кто их купил?
— Римлянин. Не помню его имени. Он собирался вести обоих в Капую. Продать в гладиаторы. Больше ничего не знаю.
Египтянин посмотрел на Сафона, а потом на Малха. В их глазах он увидел лишь ничем не прикрытую ненависть.
— Позвольте мне умереть быстро, как Варсакону, — взмолился он.
— Хочешь, чтобы я сдержал слово, после того, что вы сделали с невиновными мальчишками? Пиратов всегда ждет самая ужасная участь, — ответил Малх. Его голос дрогнул от презрения. Он обернулся к воинам. — Слышали, что эти мерзавцы сделали с моим сыном и его другом?
Ливийцы яростно зарычали, и один сделал шаг вперед.
— Что с ними сделать, господин?
Малх медленно оглядел всех четверых пиратов.
— Кастрировать всех, но обработать раны так, чтобы они не истекли кровью до смерти. Сломать руки и ноги, а потом распять. Когда закончите, найдете остальных и сделаете с ними то же самое.
Под аккомпанемент страшных воплей копейщик отдал честь.
— Слушаюсь, господин.
Малх и Сафон бесстрастно глядели на то, как воины принялись за дело. Разделившись по трое, они с мрачной решимостью раздели пленников. Блеснул и угас свет на лезвиях ножей. Поднялся такой крик, что было невозможно говорить, но воины не задержались ни на мгновение. Кровь ручьями текла по ногам пиратов, собираясь на полу в липкие лужи. Затем воздух наполнился вонью горелой плоти, когда воины прижгли зияющие раны докрасна раскаленными кочергами. Боль от кастрации и прижигания была такой, что все пираты потеряли сознание. Но отдых оказался недолгим. Спустя мгновение они очнулись от мучительной боли, когда воины принялись ломать им руки и ноги киянками. Глухой стук вперемежку с криками внес мрачное разнообразие в какофонию звуков.
— С меня достаточно, — сказал Малх, прижав губы к уху сына. — Пойдем.
Даже в коридоре, через закрытую дверь, были слышны жуткие вопли. Разговаривать уже было можно, но отец и сын долго смотрели друг на друга, храня молчание.
