Об отношении психотерапии к спасению души | страница 12



1"Пустой человек".

Кто с помощью современной психологии заглянул "за кулисы" не только своих пациентов, но прежде всего за свои собственные, — а это то, что должен делать психотерапевт, если он не завзятый шарлатан, — тот должен признать, что самое трудное и даже невозможное дело — принять себя таким, каков ты есть, даже если ты очень жалок. Уже сама мысль, что это предстоит сделать, способна бросить в холодный пот, и потому человек без колебания довольствуется не простым, а сложным, предпочитая вообще ничего не знать о себе и проявлять деловую озабоченность о других с их трудностями и грехами. Тогда зримо выступают его добродетели, обманывающие во благо как самого этого человека, так и других. Слава Богу, человек убежал от самого себя. Несметное число людей способно делать это безнаказанно, но не все; есть такие, которые, не доехав до своего Дамаска, впадают в невроз. Как я могу помочь этим людям, если я сам нахожусь среди беглецов и, пожалуй, сам подвержен невротической morbus sacer2? "Свободной от предрассудков объективностью" обладает лишь тот, кто принял самого себя. Однако никто не может похвастаться тем, что это ему удалось. Можно указать на Христа, пожертвовавшего своей исторической ограниченностью Богу в себе и сделавшего свою жизнь такой, какой она у него была, — до самого горького конца, действительно без оглядки на условности или благо, как его понимали фарисеи.

2 Священная болезнь (эпилепсия) (лат.).

Мы, протестанты, находимся в наилучшем положении, что позволяет нам подойти к следующей проблеме: должны ли мы понимать Imitatio Christi1 в том смысле, что необходимо копировать его жизнь, в подражание ему каким-то подобным способом получать его раны, или, понимая эту проблему более глубоко, жить так, как прожил он лишь одному ему присущим образом отведенную ему жизнь? Нелегко подражать жизни Христа, но несравнимо труднее прожить свою собственную жизнь так, как Христос прожил свою. Любой в этом случае столкнулся бы с противостоявшей ему исторической обусловленностью своего времени, правда, тем самым он и выявил бы ее; был бы он по-своему непризнан, высмеян, замучен и распят. Да, он был бы своего рода свихнувшимся большевиком, и его по праву пригвоздили бы к кресту. Поэтому люди предпочитают Imitatio Christi, вознагражденное историей и просветленное святостью. Я не смогу возразить, если какой-нибудь монах будет стремиться таким образом отождествлять себя с Христом, — он достоин уважения. Но я не монах, и мои пациенты тоже не монахи, а, кроме того, поскольку я врач, то на мне лежит задача показать моим больным, как они могут жить, не становясь невротиками. Невроз — это внутренний раскол, раздвоение человека в отношениях с самим собой. Все, что усиливает такое раздвоение, усугубляет его болезнь. И напротив, все, что смягчает остроту раскола, возвращает ему здоровье. К раздвоенности человека принуждает ощущение или даже признание им того, что он состоит из двух противоборствующих людей, как об этом, например, говорит Фауст: "Ах, две души живут в моей груди", или как противоположны друг другу чувственный человек и духовный человек, либо Я и его тень. Невроз — это, в конце концов, раскол личности.