целесообразно действовать так, потому что теоретически есть сравнительно стабильные символы, при толковании которых, однако, не следует соотносить их с содержательно известным и понятийно формулируемым. Если бы таких относительно постоянных символов не было, то о структуре бессознательного вообще ничего нельзя было бы сказать, поскольку не было бы ничего доступного выделению и обозначению.
Может показаться странным, что я придаю относительно постоянным символам неопределенный (в содержательном плане) характер. Если бы это было не так, то они были бы не символами, а знаками или симптомами. Как известно, фрейдовская школа предполагает постоянные сексуальные символы, т.е. в данном случае знаки, и придает им определенный характер. К сожалению, как раз фрейдовское понятие сексуальности бесконечно растяжимо и до такой степени расплывчато, что в нем может поместиться почти все. Хоть слово и звучит знакомо, но обозначаемое им содержание это X, который колеблется, мерцающий и неопределенный, между крайностями физиологической функции и самыми возвышенными озарениями духа. Поэтому я предпочитаю исходить из того, что символ обозначает неизвестную, трудно познаваемую и, в конечном счете, никогда полностью не известную величину. Не стоит догматически предполагать, что знакомое слово обозначает знакомую вещь. Возьмем для примера так называемые фаллические символы, которые, якобы, обозначают исключительно membrum virile ( Мужской половой член (лат.) – Прим. пер. ).
Но с точки зрения психики и membrum является, как показывает Кранефельдт (Kranefeldt) >1 в недавней работе, символом довольно обширного содержания; так, древним и примитивным народам, очень щедро пользовавшимся фаллическими символами, никогда не приходило в голову смешивать фаллос как ритуальный символ с пенисом. фаллос всегда означал созидательную мана, "чрезвычайно действенное", пользуясь выражением Леманна (Leh– mann), исцеляющую и оплодотворяющую силу, выражавшуюся, равным образом, также и быком, ослом, гранатом, йони, козлом, молнией, лошадиной подковой, танцем, магическим соитием на поле, menstruum ( Менструальный цикл, – Прим. ред. ) и многими другими аналогиями – точно как и в сновидении. То, что лежит в основе всех аналогий, в том числе и сексуальности, – это архетипический образ неопределенного характера, к которому психологически ближе всего, пожалуй, примитивный символ мана. Все эти символы относительно постоянны, но при этом в каждом конкретном случае у нас нет априорной уверенности, что символ и практически должен истолковываться именно так.
