— Так, шеф.
— Я знаю без тебя, что так. Мне нужно, чтобы ты, говоря о президенте, не улыбался слащаво, как тот же пидорас, сквозь страницы своего убогого текста, а сказал правду, как президент прикрывает гандонов, типа рыжих и обрезанных. А? Опять непонятно?
— Понятно, шеф.
— Возможно, до тебя доходит. До заместителя не дошло. И!!! Никаких заказов со стороны! Я вижу всё сквозь порталы! Меня невозможно провести! Скажи мне, кто с тобой разговаривал сегодня по телефону из теплого, уютного, мирного и безопасного города Иерусалима? Что за левитская харя хотела купить у оператора его оперирование?
— Шеф, я…
— Не надо ля–ля! Протоколы уходят в прошлое! Ты понял меня? Вольные каменщики давно девальвированы и продались таким же пидорам, как они сами. Усёк? Нет, ты понял, о чем я тебе толкую?
— По–моему, да, шеф.
— И Сеть отныне совершенно независима, а всё потому, что нефть сильно подорожала. Доступно?
— Не совсем, шеф…
Брюнет тихо повторил, умерив тон, но добавив стали.
— Позже поймёшь, оператор. И отныне называй в текстах ****ей — ****ями, а не женщинами лёгкого поведения. Гандонов — гандонами, а не сотрудниками с тяжелым характером. Сучек — сучками, а не сторонницами феминизма и лесбоса. Про негров, чурок и прочих обрезанных ты уже понял. Тебе, может, составить словарь?
— Нет, шеф, не нужно. Я знаю разговорную терминологию.
— Хорошо, я тебе верю и оставляю на работе. Испытательный срок — неделя. А теперь — оперируй! Всё в твоих руках!
И вышел из кабинета.
Карнавал терпкой молодости бессмертия
Терпкая молодость зелени травы пробивалась сквозь щели бетонных плит аэродрома, укрытого аурой датчиков слежения и непроницаемостью густого леса, в котором располагалась взлетная полоса.
В траве прогуливались мыши, пользуясь предрассветной тишиной и своим распорядком мышиного царства, живущего минимализмом сокрытия.
Самолеты стояли в капонирах как спящие пружины, поблескивая матовостью композитных крыльев и сжатые скрытой энергией упакованных молекул.
Легкая поступь надвигающегося сияния линии горизонта предрассветной свечой вдыхала чистоту ясности мысли.
Сонно порхали аэродромные мухи.
Прямо по центру взлетной полосы уснул, свернувшись калачиком, полосатый кот, не реагирующий на карнавал мышиного царства.
Сколько их здесь!
Неведомых душ, творящих во все времена идеи воплощения, слившиеся в единое существо крылатой птицей, спящей и ждущей своего Ариэля.
Сколько их здесь!
Любящих непостижимость мгновения полета сквозь миражи туманных облаков к созвездиям городов, сверкающих огнями изумрудных узоров уличных фонарей и катакомб многоэтажного слияния душ в бетонном единении впечатанных галлюцинаций массового сновидения.
