Королева фей | страница 40



Томилась, предана казнящему теченью.

58

Хоть грешник был до самых губ в воде,
Ни капли в рот ему не попадало;
Мечтал он постоянно о еде,
Хоть наливных плодов над ним немало;
Всё существо его оголодало.
Он вечность променял бы на глоток,
Но ничего его не ожидало,
Ему само грядущее не впрок;
Он вечно умирал и умереть не мог.

59

Увидев, как несчастный бьётся тщетно,
Осведомился рыцарь, почему
Питанье для него навек запретно.
«Я по заслугам ввергнут был во тьму, -
Тот отвечал, - Тантал я, моему
Загробному страданью нет предела;
Ни голода, ни жажды не уйму
Я сам, но если жалость овладела
Тобой, попить, поесть, отважный, дай мне смело!»

60

«Нет, алчнейший, преступнейший Тантал, -
Ответил рыцарь, - жизнь твоя земная
Губительна; ты грех предпочитал,
Теперь карает жизнь тебя иная;
Страдай же без конца, напоминая,
Как смертным неумеренность вредит».
Завыл преступник, Бога проклиная,
На грозного Юпитера сердит.
Смерть призывает он, а смерть его щадит.

61

И не преминул рыцарь поражённый
На грешника другого посмотреть;
Он поднял руки, в воду погружённый,
И продолжал их яростно тереть,
В воде готовый со стыда сгореть,
А руки у него не отмывались
И стать могли ещё грязнее впредь;
Над человеком воды издевались:
Попытки руки мыть ему не удавались.

62

Воскликнул рыцарь: «В чём ты виноват?»
«Я знаю цену всем земным затеям, -
Ответил он, - дурной судья Пилат,
Я Князя Жизни выдал иудеям.
Так на земле неправде мы радеем.
Злодей всегда злодею лучший друг:
Варавву я вернул родным злодеям;
Достоин я наитягчайших мук.
Запачкана душа, и не отмыть мне рук».

63

Тут рыцаря Маммон окликнул строго,
Боясь, что средь карающей реки
Он грешников увидит слишком много
И хитрым искушеньям вопреки
Поймёт, что беса тешить не с руки;
Вскричал Маммон: «Зачем себе ты гадишь?
Бывают же такие дураки!
Вот золото! Со мною ты поладишь,
И в это креслице серебряное сядешь!»

64

Нечистый подводил уже итог.
Безбожно лгал Маммон корысти ради,
А между тем отвратен и жесток,
Бес ненасытный скалил зубы сзади,
Стремился к незаслуженной награде
И растерзал бы жертву на куски,
Но рыцарь устоял к его досаде
И не попал в маммоновы тиски:
Сопротивляются соблазну смельчаки.

65

Слабел, однако, рыцарь, изнывая,
Поскольку сон и пища - два столпа,
На коих жизнь покоится людская,
Усталость же в отчаянье слепа
И смерти поставляет черепа;
Три дня провёл Гюйон в краях загробных,
И, наконец, спросил он, где тропа,
Ведущая на свет от стражей злобных.
Хотелось рыцарю узреть себе подобных.

66

Пришлось Маммону отпустить его,