— После исчезновения няни, когда появилось первое послание, я разговаривал с патрульным из нашего квартала. Он сказал, что каждую ночь проходит по Черри-Три Лейн, но не замечал ничего подозрительного — и заверил, что лондонская полиция всегда на страже нашего покоя. Тогда я и принял решение написать вам.
Мэнсфилд вздохнул и покачал головой.
— Я прекрасно понимаю, что со стороны всё, о чём я рассказываю, может выглядеть как череда семейных неурядиц, подстегнувшая слишком живое воображение писателя. Но поверьте мне, джентльмены, над домом номер семнадцать по Черри-Три Лейн нависла какая-то опасность, я это ясно чувствую. Как и моя сестра.
— Она знает, что вы обратились к Пуаро, monsieur Мэнсфилд?
— Я не хотел волновать Уинифрид раньше времени. Но если вы сочтёте дело достойным вашего внимания, мистер Пуаро, я сегодня же расскажу сестре обо всём. Вы возьмётесь разобраться в происходящем?
Пуаро, слушавший нашего посетителя с сомкнутыми у подбородка ладонями, всплеснул руками.
— Безусловно, monsieur Мэнсфилд! Дело требует безотлагательного вмешательства. Я хотел бы навестить вашу сестру как можно скорее. Завтра же, если удобно. Надеюсь, вы представите ей меня и капитана Гастингса.
Джон Мэнсфилд горячо закивал.
— Разумеется, мистер Пуаро, разумеется. Думаю, Уинифрид… миссис Бэнкс… моя сестра с готовностью примет вас и капитана Гастингса завтра, часа в три.
На следующий день без четверти три мы с Пуаро подошли к номеру семнадцатому по Черри-Три Лейн — крохотному, с облупившимся фасадом и давно требующей покраски парадной дверью, но милому и обжитому. Соседний особняк, номер восемнадцать, который снимал Джон Мэнсфилд, выглядел не в пример солиднее, но куда менее уютно.
— Поразительно, — заметил я, открывая калитку, — никогда бы не подумал, что здесь что-то может произойти. Такой мирный и обыкновенный дом!
— Наблюдение столь же точное, сколь и бесполезное, cher Гастингс, — промолвил Пуаро, втягивая голову в плечи при новом порыве ветра, качавшего ветви вишнёвых деревьев, и придерживая шляпу. — Нам с вами доподлинно известно, что в этом доме всё вовсе не так мирно, как кажется.
Поднявшись на крыльцо, я протянул руку к дверному молотку, но Пуаро жестом остановил меня и провёл пальцем по его кольцу.
— В этом квартале удивительная пыль, — задумчиво сказал мой друг.
На его перчатке остался серебристый, отливающий перламутром след.
Я постучал, и нам отворил необычайно бледный юноша лет семнадцати с отсутствующим взглядом, тот самый вечно сонный Робертсон. Толком не выслушав, кто мы и зачем явились, он взмахом руки пригласил нас войти и принял наши шляпы, перчатки и трость Пуаро. На пороге гостиной нас уже ждал Джон Мэнсфилд.
