— Богдыхану не до этих забот. У него 148 детей, 70 из них мальчики, — ехидничали иезуиты. — А жён-то, жён... Поди разберись со всей этой оравой.
В пререканиях прошло полмесяца: отступали, наступали. Наконец обессилели: 29 августа 1689 года бумаги с обеих сторон были подписаны, скреплены печатями и приложением рук. Договор о вечном мире и о границах меж обеими великими государствами был подписан.
Китайцы воздели руки в знак примирения, русские последовали. Наступил день обмена подарками.
— Эх, — сокрушался дьяк Семён Корницкий, — а ведь не добились мы того, чтоб они в грамотах своих писали б полностью большой государев титул. На том в Москве государыня царевна Софья весьма настаивала.
— Пущай его, — отмахнулся Головин. — Царевне-то недолго царствовать осталось. Зато Камчатку мы им не отдали. И другие земли.
— В своём ли ты уме, господине? — испуганно бормотнул дьяк. — Такое про государыню царевну, правительницу нашу, благодетельницу...
— Я сказал! — твёрдо ответствовал Фёдор. — Пуглив ты, Семён, аки давешний заяц.
Наконец тронулись в обратный путь. Он был томителен, опасен и долог, долог... Ушло на него два года без малого с великими потерями в пути.
10 января 1691 года посольство, мало кем замеченное, въезжало в Москву. Звезда князя Василия Васильевича Голицына была на ущербе, звезда же его покровительницы и любовницы благоверной царевны Софьи уже закатилась: Фёдор как в воду глядел. И многие важные перемены произошли на Москве.
2 февраля Фёдор Головин и стольник Иван Власов всходили по Красному крыльцу в Грановитую палату, дабы предстать пред светлые очи великих государей Ивана и Петра Алексеевичей. Дьяк Семён помер в пути, не успев обидеться за царевну государыню Софью Алексеевну.
— Львы-то, львы-то на нас ощерились, — шепнул Иван, кивнув на каменных львов по обе стороны крыльца. — Кабы беды не накликали.
— Бог не выдаст, и лев не съест, — ухмыльнулся Фёдор; борода отросла чуть ли не до пояса. — Чай каменные.
Рынды[11] в Святых сенях переминались с ноги на ногу, но, завидя их, приосанились. Зал Грановитой был огромен и гулок.
По сторонам на лавках сидели бояре в горлатных шапках[12]. А в глубине на сдвоенном троне восседали великие государи. Подивился. За годы его отсутствия мальчик Пётр стал мужем.
«Эк вымахал, — подумал он, глядя на то, как молодой царь выпирал из своего трона. — Обновить бы седалище надо...»
Иван по-прежнему дремал, никак не откликаясь на происходящее. Пётр время от времени косился на соцарственника, но потом вновь обращал взгляд на выступившего вперёд думного дьяка. Тот, прокашлявшись, развернул перед собою свиток пергамента и провозгласил согнувшимся в низком поклоне Фёдору и Ивану:
