Бог един! А у китайцев что за Бог? Будда? Слышно, учение Будды человечно, и раб, и владыка — все равны в этом мире. Спафарий говорил, что буддизм объял и Индию, и Китай, что он толкует жизнь как страдание, и только-де уход от мира очищает человека. Ну не справедливо ли?
С этими-то буддистами и придётся иметь дело. Спафарий его заставил и просветил, и он, Фёдор Головин, полон решимости не дать промашки.
Думал в Тобольске не засиживаться, ан вышло по-другому. Весна нагрянула нежданно, разверзлись хляби небесные и земные, ни белотропа, ни чернотропа, ни санного, ни тележного пути — всё заказано. Иртыш вздулся — вот-вот лопнет, пойдёт ломить лёд, грохотать, скрипеть и стонать на равные голоса, аки живое существо.
Река очистилась только в конце мая. Погрузились на дощаники, всего было вдосталь: и провианту, и коней, и пушек, и пороху, и гранат, и пищалей. Ко всему следовало быть готову. Миновали Сургут, Нарым, Кетский острог, Енисейск. А закончили плавание спустя четыре месяца в Рыбном остроге, что на реке Тунгуске.
Край дикий, заповедный, тайга непроходимая, чёрные скалы, человек средь природы затерялся. И ширь неоглядная! Октябрь вызолотил дерева и травы, дохнул холодом, погрозил костлявыми пальцами осин. Кабы зима не застала в пути.
Здесь, за острожными стенами, решили отсидеться. Из дощаников понаделали хижинок, землянок, разбили палатки. И стали жить-поживать, добра не наживать.
Места были звериные, рыбные, грибные, ягодные — всего вдоволь, обошлись почитай без своего провианту. Кто ведает, что ждёт их впереди. Однако же обжились, приноровились, вошли в лад с тайгой-матушкой, со снегами сыпучими, укрывшими их с головой.
В остроге — едва ли сотня насельников. Всё больше казаки. Сбирают ясак[10] с тунгусов мягкой рухлядью — мехами собольими, куньими, беличьими, медвежьими. Привечали караваны купеческие — перевалка тут была. От острога до острога — три, а то и пять дней пути. Однако жить можно.
Минуло семь с половиною месяцев их заточения в Рыбном остроге. Но вот Тунгуска очистилась ото льда, и караван вновь погрузился на дощаники. Легко ли было плыть? Куда там! Пороги, мели, водовороты — река несла их, как норовистая лошадь — вот-вот опрокинет. Через два месяца достигли Братского острога. Лето было в разгаре, гнус ел поедом. Напасть эта настигала и посреди реки.
Ох, необъятна Россия, Московское государство! Не видать конца-краю посольскому пути.
С дощаников на телеги, с телег снова на дощаники. Из Братского острога в Иркутск, из Иркутска в Селенгинск. Здесь новая зима дохнула холодом. Невтерпёж. Где-то там, впереди — царство Китайское. До него ещё плыть и плыть, ехать и ехать.
