Головою был его потомок, Фёдор. Он латынский — язык науки — знал, как природный римлянин. Знал он и другие языки и допрежь всего голландский — язык мореплавателей, купцов и мудрецов, едва ли не первенствовавший в те поры в Европе.
Потому-то Павел и вошёл в доверенность боярина. А в ту пору его государева служба вошла в высокую цену. Тридцати шести лет от роду он был пожалован царями и великими князьями Иваном да Петром Алексеевичами и сестрою их правительницей царевной Софьей из стольников в окольничие и в генваре 1686 года отправлен высоким послом в Китай для заключения мирного и пограничного трактата.
К тому времени двор его перебрался в Москву. Переехал из ополяченного Смоленска и Павел с семьёю. Крестнику Фёдора Алексеевича Петрушке Шафирову шёл тогда восьмой годок.
Малец был шустрый, ухватливый, и Павел учил его языкам, коими сам владел. Он внушал ему, что язык есть ключ к сердцам и умам, ключ к истине. А истина заключена в книгах домашней библиотеки.
— Вот подрастёшь, — наставлял сына Павел, — покровитель наш Фёдор Алексеевич возьмёт тебя в свою службу, и будешь ты при нём неотлучно, и увидишь города и государства, и будешь там не чужаком-зевакою, а как бы своим человеком, ибо язык откроет тебе чужую страну. Вот ныне Фёдор-то Алексеич в Китай путь держит, много тысяч вёрст одолевает, много диковин на пути его дальнем повстречается.
— А там, батюшка, и дикие звери, и дикие племена опасны, — уже по-взрослому рассуждал Петруша.
Павел ухмылялся.
— Ишь ты, всё понятие имеешь! Слыхала, мать, как чадо-то рассуждает!
Мать целовала сынка в пухлые щёки с ямочками, а отец вёл его в кабинет, дабы полистать вместе с ним новую книгу.
А Фёдор Алексеевич Головин с товарищами своими стольником и воеводою нерчинским Иваном Астафьевичем Власовым да дьяком Семёном Корницким под охраною полутысячи стрельцов московских и полутора тысяч солдат сибирских гарнизонов после двухмесячного странствия подъезжал к Тобольску — столице Сибири. Едва ли не на полторы версты растянулся его караван. То было великое посольство, так оно и именовалось в царских грамотах.
Павла благодетель в дорогу не взял — нужды не было. Да и страховидна была та дорога, множество превратностей сулила она. Кони да сани, сани да кони — считалось, зимний путь легче летнего: торговые люди его в снегах проторили. Да ведь смотря где. Сибирь — она беспутна. Разве что рекою. Зимою тоже рек держались: снег да лёд — быстрый ход. Да то худо, что корму конского надобно с собою много брать. Не то летом — конь на подножном корму.
