По сути, принуждение — это отложенное насилие, временно отмененное, не применяемое до тех пор, пока объект принуждения демонстрирует поведение, которое соответствует требованию или образцу, установленному теми, кто контролирует силовой ресурс. Тогда мы имеем феномен правила, т. е. устойчивой связи между настоящим и будущим поведением, которая обеспечивается возможностью применения каких-либо санкций. Концепция следования правилу включает три составляющих: установление ограничений или предписаний, наличие некоторой когнитивной схемы, которая делает правила субъективно значимыми и понятными, и видимая повторяемость (т. е. «регулярность» или правилосообраз-ность) поведения, позволяющая фиксировать отклонения или нарушения и при необходимости применять санкции. Собственно, эти три составляющих образуют социальный институт. Он предполагает наличие правил, их субъективного понимания, а также внешне узнаваемого повторяющегося поведения, позволяющего контролировать следование правилам со стороны сообщества. Конечно, далеко не все правила поддерживаются негативными физическими санкциями. Известно множество других форм позитивного социального контроля, но сама идея правила логически невозможна без санкций. Правила употребления слов в обыденном языке, например, не контролируются какой-либо специально созданной организацией (хотя есть организации, занятые составлением таких правил), но их нарушение может вызывать замечания, раздражение или просто непонимание со стороны других членов сообщества, своего рода «мягкие» санкции. При этом во многих сообществах существуют запреты на употребление определенных слов, нарушение которых ведет к более суровым физическим санкциям. Превосходство в каких-либо ресурсах дает возможность влиять на определение правил, а доступ к силовым ресурсам имеет решающее значение для контроля следования правилам, особенно тем, которые относятся к распределению других важнейших ресурсов в данном сообществе.
Использование силового ресурса представляет собой более тонкий социальный механизм поддержания стабильного порядка, когда принуждение осуществляется не столько как персонифицированная команда, подкрепленная угрозой (вроде приказа под дулом пистолета), сколько в качестве способа, которым сообщество обеспечивает следование безличному правилу. Тогда политика как применение силового ресурса (в данном случае так называемая «внутренняя» политика) уже предстает не как грубая сила, а как создание и поддержание — посредством явного или скрытого принуждения — определенных институтов, необходимых для упорядоченной общественной жизни, распределения ресурсов и воспроизводства сообщества. В таком «экономичном» режиме явное принуждение, не говоря уже об открытом насилии, не требуется до тех пор, пока правилу следуют, причем добровольно. Отсюда понятно, что экономически более эффективной будет политика, результатом которой является добровольное подчинение и следование правилам, не требующее активизации средств насилия. И вместе с тем любая, даже самая цивилизованная политика все же предполагает хотя бы фоновое знание о возможных насильственных санкциях.
