Месть Адельгейды. Евпраксия | страница 40
Молодой монарх подошёл поближе, заглянул в кроватку. Дёрнул левым усом:
— Никогда не любил маленьких детей. Несмышлёные и капризные. Вечно плачут. Для чего вам, сударыня, эта пеленашка?
Русская ответила тихо:
— Мой христианский долг... Ведь она сиротка.
— Можно сдать в приют при монастыре.
— Нет, хотела бы заменить ей мать.
— Игры в «дочки-матери», понимаю. Кто-то любит кошечку, кто-то собачку, кто-то девочку...
У Опраксы потемнели глаза, из ореховых стали тёмно-карими:
— Вы напрасно насмехаетесь, ваше величество. Мой единственный сын скончался, не дожив до четырёхлетнего возраста. Я скорблю о нём постоянно. А у этой крошки — никого из близких. Почему бы нам с ней не помочь друг другу в нашем одиночестве?
Венгр удивился:
— Вы настолько молоды и красивы, что могли бы родить собственных детей.
— Разве же одно помешает другому?
Самодержец сел и позволил ей сесть напротив. Произнёс по-дружески:
— Что ж, обсудим тогда вашу ситуацию. Вы вернётесь к Генриху?
Хорошо обдумав ответ, женщина сказала:
— Не исключено.
— Вы ему поверили?
— Нет. Не знаю. Я пока в сомнении. Разум говорит: «Опасайся!», а душа влечёт... Очень сильно к нему привязана.
Калман помрачнел:
— Бойтесь, бойтесь этого человека. Он на всё способен.
Евпраксия вздохнула:
— К сожалению, мне известно это лучше многих.
— Ваша речь в Пьяченце — как её понять? Произнесена под напором недругов императора или же была обдуманным шагом?
Ксюша покусала губу, посмотрела в сторону:
— Вероятно, и то и другое. Вместе с тем, и ни то ни другое до конца... У меня в голове был такой сумбур! Плохо понимала, что делаю. Столько разных чувств боролось во мне! Трудно объяснить.
— Но теперь-то вы отдаёте себе отчёт, что приезд Германа и письмо Генриха — не простой порыв, не одно лишь христианское прощение? Продолжается большая игра. Недруги императора привлекли вас как козырную карту. И добились своего: император разоблачён, проклят церковью и низложен — ну, по крайней мере, словесно. Но теперь последует ответный удар. Вы вернётесь к Генриху — он объявит: ваше выступление на соборе было под давлением, под угрозами и поэтому не действительно. Безусловный выигрыш. Он опять на коне, а враги и посрамлены, и повержены. Разве не логично?
Ксюша покраснела и довольно громко хрустнула пальцами. Прошептала:
— Я не думала... вы меня смутили...
— Да большого ума не нужно, чтобы раскусить подноготную! Если в деле замешана политика — жди подвоха, опасайся всяческих подводных течений. Генрих просчитал очень тонко. Вы — его погибель, но теперь и спасение. Он без вас не сможет обрести прежнее влияние.