Герман двигался в Дьёр окружной дорогой, не переезжал реку и поэтому не попал в Заколдованный лес. И достиг крепости на вторые сутки. Сразу же пришёл к коменданту, предъявил пергамент от Генриха, удостоверяющий данные ему полномочия. И спросил без обиняков:
— Здесь ли её величество Адельгейда?
Комендант смутился, глазки его забегали:
— Нет... не знаю... не могу судить...
— Как это — не можете? — высоко поднял брови немец.
— Третьего дня к нам пришла особа... с маленьким ребёнком... и слугой-кучером... утверждая, что она королевской крови... но доподлинно мы установить не сумели...
— Где ж она теперь?
— Под домашним арестом у меня в покоях. А слуге, паршивцу, удалось сбежать из-под стражи.
— Да? Сбежать?
— Мы его заперли в сарае. Так — поверите? — эта обезьяна сквозь трухлявую крышу вылезла наружу, оказалась на крепостной стене и, рискуя разбиться насмерть, сиганула в реку. Догонять не стали. Ночь была, темно. А к утру, я думаю, удалился от Дьёра на приличное расстояние.
— Бог с ним, со слугой. Я желал бы увидеть вашу арестантку.
— С удовольствием вас сопровожу...
Евпраксия повернула голову в сторону вошедшего.
Он её узнал сразу. Этот нежный профиль, мягкий овал смуглого лица, тёмно-русые курчавые волосы — цвета хорошо поджаренной хлебной корочки, и коричневые глаза — как лесные орехи... Но насколько императрица повзрослела за последние годы! Герман видел её впервые в Кёльне, десять лет назад, на венчании с Генрихом. Ей тогда было девятнадцать: лёгкая, воздушная, вся какая-то неземная, хрупкая, как китайский фарфор, и щебечущая, как пеночка... А теперь перед ним была усталая взрослая женщина с первыми морщинками возле губ и носа. Взгляд такой тревожный, неласковый, умудрённый жизненными невзгодами. Бледность щёк. Чёрное закрытое платье. Чёрная накидка на волосах...
Порученец кесаря поклонился:
— Здравия желаю, ваше императорское величество... Вы не узнаёте меня?
Евпраксия нахмурилась:
— Вы архиепископ Кёльнский?
— К вашим услугам, государыня.
— Я не государыня. Мы в разводе с мужем. А развод утверждён Папой Римским на соборе в Пьяченце.
— Ошибаетесь. Император заклеймил Урбана Второго как самозванца. Настоящий Папа — Климент Третий. И развод ваш в Пьяченце не действителен.
