— Радуйтесь, что я не ушёл. Ведь Юдитка приказала и мне вернуться.
— Ах она змея! — от души обозвала её Паулина. — Чтоб она лопнула от злости! Чтоб ей пусто было, дряни этакой!
Евпраксия ответила:
— Нет, с другой стороны, посуди сама: почему она должна быть ко мне сочувственной? Я ведь столько огорчений принесла её брату.
— Он вам — больше.
— Трудно подсчитать...
— И потом, разве Юдита не христианка? Не обязана помогать ближнему своему? Проявлять милосердие даже и к противникам?
— На словах — конечно...
— В том-то всё и дело, что в натуре семейка Генриха — сплошь безбожники и христопродавцы!
Ксюша возразила:
— Как, а матушка Адельгейда, старшая сестра? Я жила у неё в обители очень хорошо.
— Ну, не знаю, не знаю, ваша светлость, только яблоко от яблоньки завсегда рядом падает.
Хельмут обернулся опять:
— Далыне-то поедем? Или здесь заночуем?
Евпраксия кивнула:
— Едем, едем. Знаешь, где часовня Святого Варфоломея?
— Как не знать! Аккурат на берегу озера. Там кругом дубрава красивая.
— Вот туда и направимся.
Немка удивилась:
— Помолиться вздумали?
— Можно и помолиться. Свечечку поставить за упокой души рабы Божьей Анастасии...
Между тем не успели охранники, бросившие Опрак-су, доскакать до Агмонда, как услышали позади себя конский топот. Посмотрели и увидели четырёх кавалеристов в дорогих одеждах — явно из приближённых венценосных особ. Натянув поводья, стражники Юдиты предпочли встретить неизвестных лицом к лицу. Задали вопрос:
— Кто вы, господа, и куда путь держите? Не нуждаетесь ли в нашем добром слове?
Старший из прибывших коротко сказал:
— Я — архиепископ Герман Кёльнский. Мы — посланцы его императорского величества. Едем в Агмонд за её величеством императрицей Адельгейдой.
Те переглянулись, и один из них пояснил:
— Сожалею, ваше высокопреосвященство, но она не далее как сегодня утром отбыла из замка. И теперь уже далеко отсюда, за пределами Штирии.
Герман, негодуя, воскликнул:
— Лжёшь, мерзавец! Я тебе не верю!
Всадник из Агмонда тоже разъярился:
— Как вы смеете оскорблять меня, сударь? Я не посмотрю, что вы священнослужитель и доверенное лицо императора, и отделаю вас, как нашкодившего мальчишку!
Порученец Генриха выхватил меч из ножен:
— Ах ты тварь паскудная и навозная жижа! За такие слова отвечают жизнью!
И разгневанные мужчины сшиблись в поединке. Силы, разумеется, были неравны: четверо приезжих против троих штирийцев. Но сторонники архиепископа, утомлённые долгой скачкой, не смогли воспользоваться численным преимуществом, и к тому же местные действовали решительней, по-мужицки нахрапистей: не обученные тонкостям фехтования, просто шли напролом, подавляли силой. Вскоре на земле, обливаясь кровью, оказались двое приезжих и один охранник из Агмонда. Стали биться двое на двое. В результате обе стороны потеряли ещё по одному человеку, и остались только главные зачинщики заварухи. Нападали друг на друга, как бойцовые петухи. Искры сыпались от ударов меча о меч, из груди обоих вырывались короткие стоны: «ух!», «эх!» — и ругательства. Неожиданно Герман, изловчившись, полоснул клинком по открывшейся шее стражника. У того из раны хлынула чёрная кровь, он забулькал и упал лицом в гриву лошади.
