Хотелось бы мне написать в Вену кому-либо из тех молодых людей и попросить себе программку танцев, но у меня нет адресов. Будь так любезна, добудь для меня одну: мне так хочется иметь у себя изображение славянских национальных костюмов. Денег даст тебе пан Чейка, ему программку и передашь, потому что он будет посылать мне книги.
[...] Муж мой целует тебе ручку и почтительно приветствует твоего супруга. Передай ему сердечный привет и от меня, а вместе с тем просьбу и дальше продолжать исполнение секретарских обязанностей у своей жены, так как я не надеюсь получить в этом году ответ от тебя самой. Теперь тебе мешают студенты, потом будет университетское торжество — ну, совсем некогда писать, тут уж ничего не скажешь. Поцелуй за меня своих деток, и будьте все здоровы. Ты только подумай: пишу уже второе письмо (на первом дети поставили кляксу), а сейчас прибежал Ярослав — и снова клякса! Рассердят, хоть беги от них! Поэтому прости, что посылаю такое грязное письмо, — ты хорошо знаешь, что такое дети. Целую тебя мысленно, дорогая моя!
Преданная тебе
Божена Немцова.
4. КАРЕЛУ ГАВЛИЧКУ БОРОВСКОМУ[11]
10 августа 1849 г.
Многоуважаемый господин редактор!
Мой муж просит вас принять в вашу газету прилагаемую к сему статью. Ее следовало бы написать куда острее, потому что двое из здешних духовных лиц заслужили основательную трепку — они сущие безобразники, но так как нам известно, что вы неохотно принимаете материалы, направленные против священнослужителей, причем из весьма серьезных соображений, то он написал свою статью в спокойных тонах, однако со всею точностью и объективностью.
На прошлой неделе я была два дня в Праге, хотела побеседовать с вами, но вы как раз отсутствовали. Тем не менее я имела удовольствие видеть ваш портрет, который был тогда выставлен в витрине у Гофмана. Кучка разных людей стояла у магазина, они смотрели на вас и толковали при этом. Некий серьезный человек, по-видимому, ремесленник, посмотрел и говорит другому: «Нет, это не Гавличек!» — «Конечно, это он, да еще как хорошо получился! А как он написал: „Не допустим!”» — «Да, это здорово, все бы так говорили!» — «Нравится мне этот парень, его «Национальная газета» нам глаза открыла; теперь ему, конечно, приходится помалкивать, но он еще кое-что скажет, как только можно будет». — «Скажите, пожалуйста, господа, это тот самый Гавличек, который издает газету, где говорит в глаза правду епископам?» — обратился к нам стоявший тут же крестьянин. «Да, это он». — «Тогда куплю его портрет, чтобы у нас на него поглядели». «Wer ist das?» — спросил какой-то офицер у другого, когда они проходили мимо. «Ja, das ist dieser Kerl, der Havliček»
