«Бабушку» и «Горную деревню», что я обещала для вашей библиотеки, пока не посылаю. Дело в том, что с начала марта будет выходить собрание моих сочинений, частью новых, еще не публиковавшихся, частью тех, что уже печатались, только теперь в исправленном виде. Я распределила их пока на восемь томов, по десять печатных листов в каждом, при большем формате, чем у нас до сих пор выходила беллетристика. Издавать их будут в Литомышли; издатель — местный предприниматель и книготорговец А. Аугуста, недавно унаследовавший дело от старого Туречека. Человек он еще молодой, энергичный, состоятельный, к тому же пламенный патриот. Теперь он будет издавать только чешские книги и поэтому обратился ко мне с просьбой, чтобы я поручила ему издание моих сочинений. Я, конечно, согласилась, потому что он издатель солидный. При первом томе будет мой портрет. Я думаю впоследствии послать вам экземпляр этого собрания. Оно будет очень хорошим. Кроме того, я намереваюсь выпускать у Аугусты циклы славянских сказок: сербскими начну и чешскими закончу. Это будет второе издание словацких и третье чешских сказок, так как первых изданий тех и других уже нигде не достать. Они выйдут в том же формате, что и собрание сочинений, но независимо от него.
Из газет вы, конечно, знаете, что предполагалось издавать чешскую политическую газету, однако разрешения мы не получили. Профессор Зеленый, издатель, ездил сам в Вену, ему сказали, что возражений не предвидится, а когда он подал прошение, получил отказ. Обещания этих господ ломаного гроша не стоят! Предпоследний номер «Посла из Праги» тоже запрещен из-за упоминания о Гавличке. Бедняга Беляк не раз уже платил штраф, просто беда ему с этим журналом, хоть он и очень хорош. Запрещен и последний номер «Юмористических писем». Там была остроумная сказка о том, как две стаи птиц воюют друг с другом — одни выигрывают, а другие проигрывают. Короче говоря, это сатира на итальянскую войну, и притом такая удачная, что читатели поняли, кто те, а кто другие, и убедились в глупости наших генералов. У редактора будут большие неприятности, жаль, если газету запретят. Сейчас она прекрасно издается, стала намного лучше, чем была прежде. Недавно он уже получил выговор: в газете было нечто о немецких мышах, и это истолковали как Aufreizung der Nationalitäten![40] Ну, а шиллеровские торжества по приказу правительства разве не были Aufreizung?
[...] День смерти Юнгмана, как вы, наверное, читали в газетах, был отмечен весьма торжественно. Разумеется, это была демонстрация в ответ на юбилей Шиллера, но она имела то положительное значение, что было решено поставить Юнгману памятник, и к тому же очень ценный. Предполагалось установить его на Францисканской площади перед костелом. Фигура в десять локтей высотой, литая или же из белого мрамора, должна была стоять на гранитном постаменте. Модель думали заказать нашему скульптору Левому, живущему в Риме. Все было решено, провели нужные заседания, но потребовалось разрешение — и не получили! Это, мол, только демонстрация! Вот так нас во всем ограничивают, одно беззаконие следует за другим. Тем не менее мы надеемся, что и для нас наступят лучшие времена, пришли же они к другим народам! Люди здесь страшно возбуждены: нет ни заработков, ни кредита, только большие налоги и дороговизна во всем. Даже самые лояльные люди желают, чтобы пришел конец всему этому, — ведь хуже, чем сейчас, уже не будет. Ни у кого нет уверенности в завтрашнем дне, и богатые люди не уверены, не станут ли скоро нищими.
