Тео посмотрел на нее с отвращением, как на надоедливого комара.
– И каким боком это тебя касается?
Она всегда избегала конфликтов, зато Плутовка любила поспорить, и Энни прибегла к помощи своего второго «я».
– Во мне говорит простое человеческое сострадание. Останови меня, если слово «сострадание» тебе непонятно. – Синие глаза Тео потемнели. – Ливия больше не войдет в конюшню, потому что отныне ты станешь запирать дверь на засов. А твоя домработница везет на себе прорву дел, хотя у нее сломана нога. Тебе исправно подают еду, верно? Посмотри на кухню. Нигде ни соринки. – Это было явным преувеличением, и Энни поспешила подкорректировать себя, надавив на болевую точку Тео. – Если ты уволишь Джейси, Синтия наймет кого-то другого. Только подумай, еще одна посторонняя женщина нарушит твое уединение. Будет слоняться по Харп-Хаусу и всюду совать свой нос. Станет следить за тобой. Мешать твоей работе. А может, даже попытается разговаривать с тобой. Ты этого хочешь?
Энни шумно перевела дыхание, понимая, что победила. Она угадала это по выражению прищуренных глаз Тео, по тому, как опустились уголки его рта, слишком красивого для такого отъявленного мерзавца.
Он посмотрел на Джейси, которая все еще сидела на полу, прижимая к себе Ливию.
– Я выйду на пару часов, – произнес он резко, почти грубо. – Приведи в порядок башню, пока меня не будет. Все, кроме третьего этажа.
Он круто повернулся и вышел за дверь так же стремительно, как и появился.
Ливия молчала, держа палец во рту. Джейси расцеловала ее в обе щечки, прежде чем поставить на ножки, затем поднялась с пола, опираясь на костыли.
– Не могу поверить, что ты разговаривала с ним в таком тоне.
Энни и самой не верилось.
В башню вели два входа: один со двора, а другой, внутренний, – со второго этажа дома. Джейси не могла одолеть лестницу, это означало, что уборкой придется заняться Энни.
Башня стояла на возвышении, ее первый этаж приходился вровень со вторым этажом Харп-Хауса. Дверь в конце верхнего коридора дома, где располагались спальни, вела в главный холл башни. Казалось, с тех времен, когда здесь жила бабушка близнецов, ничто не изменилось. Вдоль бежевых стен и по углам стояла все та же пухлая мягкая мебель, местами потертая и выцветшая от солнца, лучи которого вливались в высокие окна с видом на океан.
Большую часть тусклого паркетного пола покрывал потрепанный персидский ковер. На стене, по обеим сторонам бежевого дивана с большими круглыми подлокотниками, висели любительские пейзажи, написанные маслом. Крупные напольные канделябры из темного дерева выстроились в ряд возле часов с маятником, стрелки которых застыли на одиннадцати и четырех. Толстые белые свечи с незажженными фитилями покрылись пылью в своих гнездах. Этой части дома не коснулись перемены, превратившие Харп-Хаус в подобие усадьбы позапрошлого столетия, но выглядела она так же уныло.
