Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 6. Рассказы, очерки, сказки | страница 48

Но теперь, слава богу, кончено. Правда, кое-что еще надо бы сделать.

Там, сзади, земля как свинец, и я все собирался пересадить эту центаврию… ну да уж ладно. Снегом завалило. Что ж, садовод, пойди наконец полюбуйся на свой сад!

Вот это черное, что выглядывает из-под снега, — вискария; этот сухой стебель — голубые орлики; этот ком опаленных листьев — астильбе. А та метелка — астра ericoides, а здесь, где сейчас пусто, — тут оранжевая купальница, а та кучка снега — диантус, ну, конечно, диантус. А вот тот стебелек — красная ахилея.

Бррр, как мороз пробирает! И зимой-то нельзя полюбоваться своим садом.

Ну, ладно, затопите мне печь. Пускай сад спит под снежной периной. Нужно подумать и о другом. У меня полон стол непрочитанных книг; примемся за чтение;

 а сколько планов и забот! Пора заняться и ими. Только хорошо ли мы все укрыли хвоей? Достаточно ли утеплили тритому, не забыли ли прикрыть плумбаго? А кальмию надо бы затенить какой-нибудь веточкой! И как бы не замерзла паша азалия! А вдруг не прорастут луковички азиатского лютика? Тогда высадим на это место… что бы такое? Посмотрим-ка прейскуранты.

Итак, в декабре сад воплотился в огромное количество садоводческих каталогов. Сам садовод проводит зиму за стеклом, в натопленном помещении, заваленный по горло отнюдь не навозом или хвоей, а садоводческими прейскурантами и проспектами, книгами и брошюрами, из которых он узнает, что:

1) самыми ценными, благородными и прямо-таки необходимыми сортами являются как раз те, которых у него в саду нет;

2) все, у него имеющееся, — «слишком нежно» и «легко вымерзает»; к тому же он посадил на одной и той же клумбе, рядом, растения «влаголюбивые» и «боящиеся сырости», а то, что он постарался высадить на самое солнце, требует как раз «полной тени» — и наоборот;

3) существует триста семьдесят, а то и больше, видов растений, «заслуживающих особого внимания», которые «должны быть в каждом саду», или, во всяком случае, представляют собой «совершенно новую разновидность, по своим качествам далеко превосходящую прежде выведенные».

Обычно в декабре все это сильно портит садоводу настроение. Его берет страх, что под влиянием мороза или сильного припека, сырости, сухости, обилия солнца или недостатка его ничто из посаженного им не примется. И он начинает ломать себе голову, как бы возместить страшный ущерб.

Кроме того, он видит, что, даже если эту беду как-нибудь пронесет мимо, у него в саду не будет почти ни одного из тех «ценнейших, пышноцветущих, совершенно новых, непревзойденных» сортов, о которых он прочел в шестидесяти каталогах; вот это уж действительно недопустимый минус, который необходимо так или иначе устранить. Тут зимующий садовод совсем перестает думать о том, что у него в саду имеется, и отдается мыслям о том, чего там нету; а этого — гораздо больше. Он набрасывается на каталоги и отчеркивает в них то, что необходимо заказать, что нужно завести во что бы то ни стало. С наскоку он намечает к приобретению четыреста девяносто видов многолетников, которые надо заказать непременно. Пересчитав их и несколько умерив свой пыл, он с болью в сердце начинает вычеркивать те, от которых пока придется отказаться. Эту мучительную ампутацию приходится проделать еще пять раз, так что в конце концов остается каких-нибудь сто двадцать «самых ценных, благородных и необходимых» многолетников, которые он, охваченный восторгом, тотчас и заказывает. «Господи, поскорей бы март!» — думает он при этом с лихорадочным нетерпением.