было бы чрезмерно жестокой карой.
Разумеется, не надо преувеличивать значение дела Маркони. Оно в ту пору было очень раздуто. Легко себе представить, сколько врагов имел создатель революционного бюджета. О продажности здесь не может быть речи — это тогда же подчеркнул в своей саркастической речи о Ллойд Джордже его будущий сотрудник Бальфур. Значение дела Маркони могло сводиться лишь к тому, что оно представило прославленного идеалиста в новом свете — особенно неожиданном для его бесчисленных поклонников. Вопрос, собственно, должен был идти не о степени законности произведенной спекуляции. Вероятно, публика себя спрашивала, подобало ли вообще играть на бирже человеку в положении Ллойд Джорджа — британскому канцлеру казначейства и вождю европейской демократии. Теперь, пожалуй, было бы странно задавать такой вопрос. После войны по Европе повеяло духом широкой терпимости, — новый гуманизм одерживает победу за победой. Так, советская концессия нимало не повредила католической карьере Вирта, а в легких неудачах Рамсея Макдональда испытанная дружба сэра Александра Гранта{5} не сыграла почти никакой роли. Ллойд Джордж раньше, чем некоторые другие политические деятели, усвоил ту мысль, что в мире, в котором он вращался, на вершинах государственной власти, очень неудобно и даже как-то неприлично быть бедным человеком.
Пацифизм Ллойд Джорджа несколько остыл с годами или, вернее, перешел в менее воинственную фазу. Некоторые поклонники бывшего премьера, ссылаясь на его речь в пору особенного обострения отношений между Францией и Германией, утверждают, что он предвидел мировую войну. С таким же правом это можно было бы сказать о любом другом политическом деятеле Европы. На самом деле Ллойд Джордж еще в январе 1914 года возражал против усиления флота и называл несерьезной мысль о возможности европейской войны.
Настали грозные августовские дни 1914 года. Я не могу говорить здесь подробно о тех безумных сценах, которые тогда разыгрывались в кабинетах правителей Европы. Есть основания предполагать, что Ллойд Джордж — и не он один — был в ту пору в состоянии, близком к невменяемости. Скажу только, что 2 августа канцлер казначейства стоял за сохранение Англией нейтралитета и предполагал подать в отставку вместе с лордом Морлеем в случае объявления войны.
В этот день к нему явилась делегация, — о ней стоит и здесь сказать несколько слов. По представлениям большевистских философов, война была хитрой махинацией капиталистов, в первую очередь капиталистов английских. Представления об этом деле Бухарина, например, не далеко ушли по глубокомыслию от философии сионских протоколов. И действительно, в день 2 августа 1914 года в кабинет британского канцлера казначейства явились своего рода сионские мудрецы, те таинственные страшные люди, которые «из-за кулис правят миром». Это были крупнейшие капиталисты Англии, председатели правления пяти главных ее банков (The big Five), короли финансового и промышленного мира. Состояние людей, пришедших в тот день к Ллойд Джорджу для решительного воздействия на британское правительство, равнялось нескольким миллиардам. Пришли же они для того, чтобы в бурной сцене потребовать от правительства мира, мира во что бы то ни стало. Сити не хотело войны, Сити ее боялось, Сити налагало своего рода запрет на вмешательство в войну английского государства.
