Официально судьбы вселенной решались на общих собраниях конференции. Но о них серьезно говорить не приходится. Лансинг, американский министр иностранных дел, в своей книге называет эти собрания «фарсом». И трудно, конечно, назвать их иначе.
В пышной Salle de l’Horloge министерства иностранных дел торжественно рассаживались делегаты тридцати государств. В назначенный час Клемансо выходил из внутренних покоев и тяжело опускался в свое раззолоченное кресло, положив на стол руки в легендарных серых перчатках. Его вид («почти дьявольский», говорит свидетель) сразу всех замораживал. По словам Лансинга, кто видел Клемансо в роли председателя общих собраний конференции, тот легко поймет, почему прозвали тигром этого столь блестящего и обаятельного в частной жизни человека. Всякий опытный председатель знает небольшие фокусы, при помощи которых очень облегчается вынесение желательных резолюций на многолюдных и косных собраниях, знает, когда нужно сказать «кто за это, прошу поднять руку», а когда «кто против этого, прошу поднять руку». Но на конференции, почти сплошь состоявшей из присяжных политиков, подобных трюков было бы, конечно, недостаточно. Надлежало выработать новые методы, и Клемансо в своей председательской роли, можно сказать, превзошел сам себя. В нескольких словах он докладывал вопрос, подлежавший обсуждению высокого собрания, и затем читал то решение, которое представители пяти великих держав «предлагали» высокому собранию принять. Закончив чтение, Клемансо без Малейшей остановки произносил одно слово «adopté»{9} и переходил к следующему вопросу.
На первом общем собрании этот способ обсуждения проблем мировой важности вызвал вначале глубокое изумление конференции. Придя в себя, наиболее авторитетные из делегатов малых стран стали заявлять о своих правах. Гиманс Брэтиану, Венизелос, урывая секунду между чтением и «принято», учтиво просили г-на председателя разрешить им высказаться по обсуждаемому вопросу. Клемансо тяжело поворачивался в кресле, смотрел стеклянными глазами на желавшего высказаться делегата, точно тот совершал чрезвычайное неприличие, и мрачно давал ему слово. Во время этого слова председатель конференции разговаривал с соседями, изучал потолок залы или делал вид, будто спит. Если слово хоть немного затягивалось, Клемансо начинал проявлять признаки раздражения, затем многозначительно приподнимался в кресле, глядя в упор на делегата. Охота говорить проходила, делегат скоро замолкал, и председатель, не отвечая ни одним словом на представленные ему соображения, произносил: «Personne ne demande le parole?.. Adopté»
