Совершитель Божественной литургии, потому что Он является одновременно и Первосвященником Церкви и всея твари, и Жертвой, Которую Он же приносит в умилостивление Отца за спасение мира. Как страшно стоять там, где Бог, ставший человеком, стоит по праву, потому что Он есть Бог, и потому что как человек Он всего Себя без остатка, до крови, до смерти, до ужаса Богооставленности, до сошествия во ад отдал Богу, принес Себя в жертву.
Кто был вокруг Христа на Тайной вечери? Апостолы. А в Гефсиманском саду Христос остался один, потому что ни у кого из них не хватило человеческой крепости бодрстовать с Ним один-единственный час. И на Голгофе Христос был только с Матерью Своей и с апостолом Иоанном; несколько женщин, верных сердцем, стояли поодаль — а апостолов там не было: страх их сковал.
И гефсиманская ночь, и Голгофа являются частью совершаемой нами Божественной литургии, потому что она собой представляет то, что было тогда. Это была страшная ночь, когда человек Иисус Христос, как Его называет апостол Павел, когда наш Господь по Своему человечеству ужасался перед грядущей смертью; и однако, сверх человечьих сил, побеждая человеческую немощь совершенной верой, совершенной любовью и к Богу и к людям, Христос Себя отдавал. Неужели,— говорил Он,— Мне молиться о том, чтобы Меня минул этот час? Разве не для того Я пришел?.. И о чаше молился: Если только можно, да минет Меня эта чаша, однако не по Моей воле, — по Твоей, Отче, воле да будет... В эту ночь Христос Себя принес в жертву; Он всего Себя отдал за нас, ради нас, для нас. И потому Он и является единственным, Кто может принести эту священную, страшную жертву алтаря, когда хлеб делается Плотью Его, когда вино делается Его Кровью и когда они возносятся за нас перед Богом, как закланный, убитый Агнец. Он нас искупил; Он за нас отдал жизнь; с нас — никто не может спросить этой жизни; как страшно стоять и видеть: ведь совершающееся здесь — это то, что было на Тайной вечери и в Гефсиманском саду и на страшной, трепетной Голгофе.
Мне рассказывал один священник, как в молодые свои годы, в момент подавленности, бессилия, уныния он должен был совершить Божественную литургию. Он начал служить — и его охватил ужас, что этого он сделать не может, что он недостоин, что он не может даже слов произносить, которые произносили святые, что он не может коснуться святыни. И тогда он обратился к Богу и сказал: Господи Иисусе Христе! Ты — Первосвященник Церкви нашей: встань Сам и соверши то, чего я не дерзаю, не смею совершить... И вдруг он почувствовал, как между ним и престолом кто-то встал; ему пришлось отступить назад, и он ощутил, что стоит — Христос, и что вновь, как на Тайной вечери, Он совершает службу, — а священник только повторял священные слова в слух народа, зная, что их произносит с властью, творчески, спасительно Сам Господь; и что веет в алтаре и над этим храмом, и живет в храме и в людях собравшихся — Дух Святой, претворяя землю в небо.
