— дар Божий, первый дар, который дает благодать Духа Святого тому, кто искренно ищет Бога. Оно сокрушает душу, смиряет ее, не дает ей высоко думать о себе, отрезвляет, вводит внимание внутрь. Кто не узрел грех свой, тот еще не начинал духовную жизнь. Такой человек, если и даст совет, то этот совет не содержит в себе силы, он взят из мечтания, из сонного видения. Слова такого человека — лозунги, действия — актерство. Его знания о духовной жизни — дилетантство, его проповедь — литературщина. Его энергичность не от ревности об истинном богоугождении, а от жажды деятельности в мире сем, "самопожертвование" — не стремление "погубить душу свою" ради собственного спасения, а оживление ее ради избежания требующейся от христианина смерти во Христе. Такой человек не Крест Христов несет, а носится с крестом, обманывая самого себя и других. Вспомним рассказ преподобного Петра Дамаскина: некогда умирал один старец, которого люди почитали святым, своим духовным отцом, плакали безутешно над его одром. А другому, действительно духовному старцу, было открыто Богом в то время, что умиравший на самом деле
ни на минуту в своей жизни не упокоил Господа в сердце своем. Святой Петр Дамаскин поясняет, что не давало упокоиться Господу в сердце этого столь высоко чтимого народом подвижника —
гордыня и
самомнение, страшнее которых в жизни духовной поистине ничего нет.
И именно от незнания своей поврежденности грехом, непонимания самого процесса болезни, от самоуверенности, похвальбы собственным добром и усилиями рождается холодное, пренебрежительное отношение к догматам. Так бывает нередко с людьми, интересующимися лишь нравственно-аскетическими вопросами: они не видят связи догмата с жизнью. И оттого нередко думают: "зачем нам догматы?", "какая разница между религиями?", "есть ли она вообще?" и т. п. Но наступает порой в духовной жизни такое состояние, когда человек полностью изверивается в собственных силах и, уже не надеясь на себя, по необходимости обращается к сверхъестественной помощи — к Богу. Здесь-то и открывается вся великая и даже единственно важная ценность "так называемых догматов".
Крайне, крайне опасна приобретающая сегодня такое распространение тенденция к адогматизму, который чаще всего отрицает не самую истинность Божественных догматов, но лишь необходимость ясного знания их для нравственной, духовной христианской жизни. Такой взгляд полагает догматы чем-то отвлеченным, не имеющим отношения к реальной жизни, обесценивает их, считает практически ненужными, отрицает неразрывную связь догматов и заповедей. Но опять-таки: когда человек изверится в собственных силах, то вдруг оказывается, что "догматы" вовсе не только "истины", то есть не отвлеченные идеи, не знание, не предмет лишь умственного верования, холодного признания, не учение, а наоборот: в них-то и заключается самая подлинная жизнь, или, даже лучше сказать, они-то и суть жизнь души, и только на них основывается, в них коренится, от них получает силу и сама христианская нравственная жизнь, наше доброе поведение. Ибо жизнь души и заключается в причастности к той сверхъестественной жизни, о которой догматы говорят отвлеченно… Тогда догматы приобретают центральное значение, а "нравственные вопросы" — производное, подчиненное, второстепенное… Когда душа поймет это опытно, то от интереса к нравственно-аскетическим вопросам переходит к "жизни догматами", и они становятся для нее самым дорогим. Начинается, зарождается
