Дверь с той стороны [Сборник] | страница 100

— Это понятно, — поразмыслив, сказал Еремеев. — Мы ждем возвращения на Землю. Зачем нам что-то другое?

Истомин усмехнулся.

— Если бы все обещанное исполнялось… — пробормотал он.

Еремееву сделалось вдруг очень жалко Истомина: он не столько понял, сколько почувствовал, что у этого человека тоже отняли что-то очень большое, главное. И женщина, наверное, тоже предала его. Он сказал, желая помочь тем единственным, что было в его власти:

— Хотите тренироваться вдвоем? Это увлекает. А я вам покажу кое-какие приемы — не пожалеете.

Истомин взглянул на него, отвлекаясь от своих мыслей.

— И на Земле я смогу играть с мастерами? — спросил он, улыбаясь.

— Там вы не станете, — сказал Еремеев. — Так сыграем?

Писатель коснулся его руки, словно утешая.

— Я вас не обведу и не выиграю, а если вы станете применяться ко мне, уступать — какой толк? Нет… Футбол — это для людей, обладающих моральным равновесием.

Еремеев сумрачно кивнул.

— Погодите, — сказал Истомин. — А почему именно мы?

— Что?

— А если не мы? Не люди? Помнится, я слышал, что у нас в трюмах — сложные механизмы. Может быть, среди них окажутся антропоиды?

— Роботы?

— Человекоподобные, биомеханические. Они могут делать, что угодно — наверное, и в футбол играть. Найдите их, обучите. Хоть не люди, а все же…

— Да, конечно, — вяло согласился Еремеев.

Они посидели молча, думая каждый о своем.

— Пойду, — сказал затем Истомин, вставая.

— Эх, черт, — проговорил Еремеев. — Если мы не попадем на Землю — не знаю, до чего я дойду. Иногда хочется все изломать в щепки. Жить-то как?

— Как жить, — сказал Истомин, — этого я не знаю.

Он медленно пошел к выходу. Валентин проводил его взглядом, потом нащупал свой пульс: он не забывал о контроле. Пульс вошел в норму. Однако работать Еремееву расхотелось, и ноги, казалось, отяжелели и не поднимались.

Он даже не стал собирать мячи. Вышел из зала и пошел бродить по кораблю, в котором где-то были роботы.

Чего-то не хватало.

В каюте расхаживать было тесновато — при его-то росте, — и Карачаров теперь мерил шагами салон. Там, конечно, сидел Петров, дымивший, как небольшой вулкан, а поодаль — Инна Перлинская, осунувшаяся, молчаливая. Какая-то штучка — амулет, что ли — висела на шее актрисы на длинной цепочке, и Перлинская то играла этой цацкой, то замирала, устремив на нее глаза, и даже чуть покачивалась, точно в трансе. Карачаров сердито расхаживал До тех пор, пока Петров не пробормотал:

— И днем и ночью кот ученый…

Физик фыркнул, но не обиделся, а подошел к старику.