Однако баночка оказалась такой большой, а монетки так редко попадали ей в руки! Она всё не наполнялась и не наполнялась, и это было так обидно!
«Нугу» Аделаида аккуратно заворачивали в газетную бумагу и прятала на дно холодильника. Однажды, когда мама убирала холодильник и выгребла из-под завалов этот размякший и совершенно расползшийся конгломерат, вот когда был скандал! На вопрос: «Как ты смела от меня что-то прятать в моём же доме?!» Аделаида так и не нашлась, что ответить.
Потому, что это дом – мой! Поняла? Заруби себе на носу! И холодильник деда мне покупал на мои деньги! И в моём доме скрывать от меня деньги, вещи и устраивать тайники я не позволю! Вот когда у тебя будет свой дом, тогда делай что хочешь! Хочешь – прячь, хочешь – доставай что хочешь! И вообще – это что за манера прятаться?! И от кого, спрашивается?! От матери?! Что ты постоянно от меня скрываешь? Так знаешь до чего можно докатиться?!
Какое это самое «другое», Аделаида не задумывалась, да ей и не было интересно, потому что скрывать-то она ничего не собиралась! И сейчас можно ответить честно. Что в этом плохого, если она хочет помочь?
Потому что я жду, когда снова приедут бабуля и… – она запнулась, – и де… дедуля… и я бы им помогла… то есть – хотела угостить…
Послушай, сволочь! – у мамы побелело лицо, но она не дала Аделаида пощёчину, а собрала волю в кулак и обратилась с торжественно-разъяснительной речью. Она упёрла руки в бока и стала слегка раскачиваться:
Деда умер! Он не приедет больше ни-ког-да! – раздельно по слогам, доходчиво и твёрдо резала ножом мама. – Эта дрянь продала весь дом за шестнадцать тысяч и квартиру ещё за три. Пока деньги были, она вонючие билеты на ёлку купила. Как деньги прожрала – даже не позвонила ни разу. Эта сволочь тебе – дуре постаралась внушить, что любит тебя. Конечно! Любит! Ты ей нужна, как собаке пятая нога. Она плевать на тебя хотела. Ты ей нужна была только для того, чтоб ходить с тобой по улице, как с собачкой, ну, понимаешь, ходить с готовым, красивым ребёнком, чтоб на неё побольше внимания обращали. Она же всю жизнь только о себе думала, как получше пожрать и побольше погулять. Она загнала деду в гроб… сволочь, которая, которая… – маму всё же несло. Губы её дрожали, и в их углах пузырилась белая пена. Она сопела, как если б пробежала стометровку без тренировки. Мама тогда ещё много чего говорила об «этой женщине», о том, какая она «мразь», а Аделаида «глупый ребёнок», которого «обмануть – раз плюнуть» и что её приручили как «вонючую уличную кошку» и «игрались» с ней от скуки. «Книг-то она не читает, – уже почти ласково объясняла мама. – Интеллекта-то нет! А ты, ду-у-у-ра, поверила!» – мама в упоении никак не могла остановиться. Она взяла на себя грязную работу по открытию Аделаиде глаз на жизнь и, судя по всему, получала от этого безграничное удовольствие.
