Но из того, что следствия теории непременно объективны, разве ничего не вытекает для построения самой теории? Кто мог бы отрицать это? Подобные границы для теоретического и субъективного произвола по необходимости представляются очень тесными границами.
При дидактическом изложении своего учения Дюгем может исходить из произвольного, субъективного, чтобы заканчивать опытом. Но кто не видит (и без этого не было бы физики), что в действительности, в живом творчестве своем физик постоянно исходит из опыта и что произвол тесно ограничен данными этого опыта? Клод Бернар уже заметил в своем введении в экспериментальную медицину, что не может быть априорной исходной точки. Даже в математических науках – и он ссылается здесь в подтверждение своего взгляда на свидетельство Эйлера – посылки всегда даются наблюдением отношений между вещами.
Теоретик, желая отметить независимость теории относительно опыта, желая ярко выдвинуть конструктивный прием духа в теоретической части, может, конечно, перевернуть естественный порядок вещей и показать, что теория – какова бы она ни была – исходя из какой-нибудь априорной точки зрения, не перестает сохранять свою ценность, раз все следствия из нее оправдываются опытом. Он хочет показать, что в этом единственное условие пригодности теории.
Но в научной практике физик, как это легко заметить, руководится опытом. Его свобода ограничена. Его теоретические построения будут фатально подобно маятнику колебаться около некоторого среднего направления. Опыт становится центром тяжести системы, и угол колебания будет очень незначительным.
Но, если это так, то мы совсем недалеко от того, как понимают теоретическую физику самые непримиримые механисты. И они допускают наличность произвола, состоящего из нашего неведения и вызываемых им гипотез. Так как опыт не дает нам – или не дает нам точным образом – всех тех отношений, в которых мы могли бы иметь нужду для построения теории какого-нибудь явления, то мы вынуждены заполнить получающиеся таким образом пробелы рядом догадок. Эти догадки, эти гипотезы будут иметь предельным условием экспериментальные данные. Иначе говоря, и здесь – как и в концепции Дюгема – необходимо и достаточно, чтобы физическая теория совпала со всем нашим опытным знанием и чтобы следствия из нее всегда оправдывались опытом, поскольку возможен таковой. Все же остальное гипотетично, т. е. произвольно. Поэтому физические теории будут колебаться в известных границах около некоторого среднего положения, около некоторого центра тяжести науки, определяемого нашим опытным знанием.
