Благодаря проникновению эксперимента в область знания, область душевных движений и поведения человека, вмешательство его оказалось полезным там, где шла речь о проявлении человеческого духа, именно в отвлеченных науках. Языкознание и эстетика, этика и педагогика, даже логика и теория познания начали сближаться с современной психологией.
Самое применение последней проливает некоторый свет и в судебную практику, и в тайны творчества, в глубокую и сложную проблему свободы воли и в интимные стороны религиозных переживаний и настроений, в практику воспитания и образования и в предпосылки всякого знания.
II
С этой фазой развития экспериментальной психологии совпадает также особое направление нашей науки, исследующее процессы мышления, оно развилось в Германии и особенно в Вюрцбургском психологическом институте. В прежней психологии мышлению было уделено далеко не достаточно внимания. Первоначально экспериментальному направлению приходилось иметь много дела по приведению в порядок громадной области ощущений, представлений и чувств и до утонченных и незаметных явлений мышления очередь еще не доходила. Прежде всего в глаза бросился конкретный материал, доставляемый раздражением внешних чувств посредством давления и уколов, далее вкусы и запахи, тоны и цвета – их легче всего воспринимать и непосредственно за восприятием создавать представления, получать состояние удовольствия и неудовольствия. Ученые оставляли без внимания некоторые элементы, не связанные с подобными конкретными свойствами. Опыт естественнонаучных исследований натолкнул их прежде всего на раздражителей внешних чувств и на ощущения, подражательные акты, явления контраста и изменения действительности фантазиею. Все то, что не носило подобного характера, просто казалось не подходящим для исследования. Первые экспериментальные психологи только тогда ставили исследования о значении слов, когда в состав слов входили наглядные представления или их признаки, в тех же многочисленных случаях, когда слова обозначали что-либо абстрактное или общее, исследователи «ничего» не находили. Психологи не считали правильным признать годным для исследования рядом с содержанием предметного мышления – мышление без признаков наглядности, они отрицали, что слово может быть понимаемо независимо от представлений или, что предложение можно постигнуть и подвергнуть суждению, хотя его содержание представляется для сознания едва заметным. Относящийся сюда предрассудок имеет свою историю. Уже Аристотель заявлял, что мысли не могут существовать без некоторого образа, после него это мнение твердо держалось в схоластике. Полное отделение ощущений от мышления, объектов ощущений от объектов мыслей, неоднократно проводимое Платоном, в дальнейшем в истории психологии не встретило последователей. Новое время даже слова готово было не принять за слова, если им не хватало наглядности, благодаря которой и получили они первоначально будто бы свой смысл и значение. В педагогике Песталоцци и Гербарта наглядность оценивалась как альфа и омега всякого душевного развития, Кант называл идеи без наглядности пустыми, Шопенгауэр хотел всю математику обосновать на конкретном начале и изгнать доказательства из геометрии. То же понимание встречаем мы по отношению к поэзии. Воздействие словом достижимо лишь при посредстве образа: чем сильнее добивались, согласно лозунгу Горация, приравнять поэзию к живописи, изобразить ее, так сказать, кистью наглядности, тем легче казалась выполнимой ее миссия. Так невысоко в эстетическом курсе стояло поэтическое мышление. Многие поэты и эстетики к этому виду мышления относились критически и допускали существование поэзии лишь при посредстве чувственных образов.
