Их товарищи приняли сторону того или другого, и, поскольку на карту была поставлена честь королевской семьи, до наступления утра кровь более ста раненых стала свидетельством преданности этих горячих молодых голов тому из членов правящей фамилии, кому им выпала честь служить.
Яростные крики и бряцание сабель, что слышались почти всю ночь во дворе гостиницы, не давали горожанам спать. Никогда дела «Щита» не шли столь бойко: едва один раненый дуэлянт заходил в гостиницу промыть и перевязать рану, другой занимал его место на ристалище, в которое превратился двор, но все получившие ранения требовали еды и питья. Чем невыносимее становилась боль, тем громче смеялись драгуны над нелепым поводом, послужившим началом этой битвы.
Мари-Луиза Лабуре, дочка хозяина гостиницы, лёгкая и нежная, словно первый побег весеннего тюльпана, сновала между столиками, и её странным образом возбуждала эта суета, причину которой ей никто не желал объяснить.
На её настойчивые расспросы драгуны отвечали лишь грубыми раскатами смеха, а родители — приказом заняться своим делом или отправляться спать. Пока Мари перебегала от одного драгуна к другому с тазами и бинтами или с бутылками вина и кусками мяса, она ощущала — этого раньше с ней не бывало, — как чьи-то глаза следят за каждым её движением.
Среди раненых, за кем Мари ухаживала, оказался смуглый драгун, первым выхвативший саблю; он затем четырежды дрался на поединках, прежде чем рухнуть головой на стол, по которому быстро растекалась лужа крови. Казалось, он потерял сознание, когда Мари-Луиза сняла с него каску, чтобы промыть рану и остановить кровотечение. Девушку поразили его чёрные, густые и курчавые волосы, и, зайдя на кухню за водой, она обратила на это внимание отца.
— Ты что, не видишь, что он цветной? — спросил мэтр Лабуре.
— Цветной?
— Ну да, африканец, негр.
— Но он же не чёрный, — возразила Мари-Луиза. — Он просто очень загорелый.
— Значит, он мулат, смешанная кровь. Возможно, его отец был чёрный или, вероятнее всего, мать.
— Он людоед? — спросила Мари-Луиза. — Он, конечно, не христианин.
— Ты сама не христианка, глупышка, — ответил отец. — Неужели ты хочешь, чтобы он истёк кровью без твоей помощи?
Она побежала помогать раненому не без нервозности, ибо в любую минуту этот огромный человек мог бы сцапать её своими длинными ручищами. В конце концов он открыл глаза и произнёс:
— Спасибо, милая моя.
— Так вы говорите по-французски? — вздрогнув, воскликнула Мари-Луиза.
