Непосредственное, изначально целостное восприятие этого двуединства человеческой природы, сказывающееся как в простейших, так и в сложнейших «социальных действиях» индивида и было глубинным источником исследовательского интереса и Вебера-историка, каким он предстает уже в самых ранних своих работах, и Вебера правоведа-экономиста, каким он очень быстро становится, и Вебера религиоведа-социолога, каким он заявил о себе в классической «Протестантской этике», и, наконец, Вебера правоведа и экономиста, социолога и культуролога, каким он обнаруживал себя во всех последующих трудах, включая и те, что представлены в предлагаемых книгах.
Уже сам перечень тех научных областей, на которые простирался исследовательский интерес М. Вебера, свидетельствовал далеко не только о его энциклопедической образованности, ставящей его в один ряд с мыслителями эпохи Ренессанса, но и об изначальной «синтетичности» его исследовательского подхода, которая в век углубляющейся научной профессионализации и специализации не могла найти для себя другой «крыши», кроме социологической. Ибо только в достаточно широких рамках уже состоявшейся, но еще не «устоявшейся» и не «отстоявшейся» социологии еще оставались дозволенными широкие «синтезы», которые могли позволить себе такие универсально мыслящие исследователи как М. Вебер или Э. Дюркгейм, унаследовавшие системосозидательскую устремленность от основоположников социологии XIX столетия.
* * *
Стоит только попытаться всерьез ввести итоговые теоретико-методологические размышления М. Вебера в универсально-исторический контекст предшествовавших им либо следовавших за ними исследований западноевропейского города, культур-философски углубленных эксурсов в аграрную историю Древнего мира, и, наконец, всеобщую историю хозяйства, как начинает проявляться действительный фундамент и реальный подтекст веберовской социологии, в свете которых она предстает не столько как отвлеченно «теоретическая», сколько как синтетическая[1] научная дисциплина. Отсюда и «неожиданность» М. Вебера, чья социология встает обновленной его животворным видением «большой» — всемирной — истории. Отсюда и актуальность «специальных исследований» М. Вебера — историка хозяйства и права — «полузабытых» именно потому, что мы все еще пытались (если пытались вообще) читать их с помощью довеберовской «оптики», обособляющей друг от друга названные выше дисциплины, — вопреки его постоянному стремлению перебросить мосты между ними.
