— Ты все понял?
Очередной посланник натаскивается, как охотничья собака. Александр больше не едет, Александр отслужил, потерял нюх, пошел на задворки псарни, на почетный отдых, нужен другой человек. Вот он: некий Петр, ритор, по происхождению иллириец - Юстиниан листает личное дело,- родился в Фессалонике, умный - еще придется убедиться, мягкого характера - такой и нужен, болезненно переносит критику - гнать вон, обладает даром убеждения - звать сюда!
Смотрит в глаза, большие, круглые, чуть навыкате, чуть смазанные жирком, тронутые скользким блеском, черные. Проникающие, непроницаемые, но не отражают, а засасывают. За этими глазами, за их полушариями, есть по маленькой комнатке-исповедальне, где человеку перед зеркалом в обществе самого себя предлагают заниматься стриптизом, куда они с гипнотической настойчивостью приглашают Юстиниана; вздрагивает, отворачивается, решает в минуту: пойдет. Излагает экспозицию. Они должны не знать друг о друге, не должны быть спутанными друг с другом, эти двое. Сначала ему нужен гарантированный Теодат, потом пойманная в силки недорогая Амалазунта.
— Ты все понял?
Петр отвечает утвердительно, без смущения, неловкости перед собой, перед резкостью вопроса, в легком наигрыше, сияют черные полушария.
Юстиниан не любил риторов, не очень доверял им. Ритор - краснобай, человек пустой; пусть люди, занимающиеся этим делом, мнят о себе высоко, ставят свою профессию в разряд древнейших и важнейших, отмечают свою принадлежность к самым выдающимся мужам Периклу и Демосфену, нынче и сама профессия и ее носители сошли вместе с ней на нет. Петру не понадобится произносить речи, в конце концов, их можно прочесть по бумажке (здесь напишут), но - по пульсу в руке, по биению в венах уловить биение сердца, его тайные желания, в нужный момент предложить ему нужный соблазн, проинкрустировать его камушками соблазнов - ювелирное мастерство. А риторов он сам у себя развел, сам. Шавок, ратующих за укрепление державной власти, способных каждого покусать, кто встрянет, ищеек пропаганды с кусочком сердца, как от луны месяц. Его императорское полнолуние обернулось узеньким серпом для подданных.
Император тянет носом воздух, сопит, глубоко вздыхает: демократия - дело будущего или прошлого, а пока так. Неизвестно, как насчет идей, а насчет живота его режим - лучший из существующих ныне режимов и демократий. Его подданные более-менее сыты, со свинцовыми черепами, но с наполненными непереваренной жратвой желудками в отличие от италийцев, у которых в головах соборные башни, а в брюхе шаром покати. Брюхо - первей. Его подданным не до мыслей - они переваривают, а италийцы пусть себе бесятся, выдавая обыкновенный голод за энтузиазм самосознания, пусть гоняют своих правителей, как вшей,- они вполне заслужили.
