Толщина подкожного жира Запада задевает неустроенного восточного человека, заставляет его в который раз браться за свое благополучие, к которому он не притронулся бы, не имей перед собой западных эталонов.
Рабы задирают нос только на том основании, что они принадлежат империи, которая когда-то была великой, можно представить, как чувствует здесь себя свободный, в то время как в Византии даже средний чиновник корчится под бюрократической тяжестью госаппарата.
Рим ничем не интересуется, ничему не удивляется и никому не завидует, он все знает, все хранит в своей истории. Византии никогда не прошибить его самоуверенности и спеси.
Послы поникли. В Константинополе великий мечтатель Юстиниан говорил им совсем другое: легко прожектерствовать, не выходя из кабинета, не отрываясь от книг, но трудно удержать такие прожекты в столкновении с практикой. Юстиниан не искушает себя прогулками по римским улицам, верит сам и внушает всем вокруг себя веру в великое будущее их нации и империи, а вот его верные слуги, буквально ошарашенные настоящей, подлинной цивилизацией, на деле, а не на болтовне открывавшейся им вдруг, заметно смущены фанатизмом прожектов лидера. Но держаться надо даже в восточных халатах, даже с кривыми кинжалами, тем более что их император считает именно византийцев историческими продолжателями великого Рима, а не пришлых готов, посшибавших верхушки. Кое-как, со скрипом держатся.
В папской резиденции им оказан сносный, вполне достойный их персон прием, и теперь они после однодневного отдыха приглашены к папе. Хитрый старик любит порассуждать ни о чем, но, рассуждая таким невинным образом, не сводит глаз с собеседника, испытывает его, его нервы, знания, способности, по реакции наметанным глазом определяет людей.
— Любить женщину плотью - большой грех перед богом. Но не перед тем, который над всеми и все видит, а перед тем, который внутри нас, которого каждый человек ищет, находит и познает в себе...
Гипатий и Александр, которым слуги вечером в покои провели гетер, знаменитых римских гетер, поднявших нехитрое дело любви до подлинного искусства, потупили глаза.
— Это грех человека перед самим собой, - продолжал развивать свою мысль папа (он не боялся банальностей),- перед своим духом, перед высшей своей материей.
По мнению папы, грешными могли быть только мужчины, потому что им, единственно им, принадлежал приоритет познания бога, женщины не могли познавать бога, так как у женщины слишком много места занимали в теле детородные органы, а в голове - постоянная мысль о них. Женщина есть грех сама по себе, ей не может быть даровано прощение.
