Во время летних каникул я гостил у отца в деревне. Вечером был в соседней деревне на танцах, а утром вдруг почувствовал сильную ломоту в ногах, которая усиливалась с каждым днем. Так прошло две недели, облегчения не было. Мои ноги отекли, и все время болели, ночи я проводил без сна.
Приближалось время моего отъезда в семинарию, и я с горечью думал, что должен буду задержаться в деревне. Моя болезнь усиливалась, так что я уже не мог вставать с постели, и был не в состоянии повернуться без посторонней помощи. Разные мази и примочки совсем не помогали. Но где слабы человеческие силы, там проявляется благодать Божия.
Из приходской церкви к нам домой принесли икону Божией Матери «Всех скорбящих Радость» и отслужили перед ней молебен. Слезы невольно полились из моих глаз, когда после молебна ко мне поднесли святую икону. Я поцеловал пречистый образ Царицы Небесной и мысленно дал обет никогда больше не участвовать в соблазнительных танцах.
Спустя два-три дня я с радостью заметил, что опухоль заметно спала, и я мог уже ставить ноги на пол. Моя радость была еще сильнее, когда через неделю я уже мог выходить в наш небольшой садик. Вскоре я, уже совсем здоровый, усаживался в тарантас, который должен был доставить меня в губернский город.
Так совершилось мое исцеление по заступничеству Божией Матери, и я запомнил это на всю жизнь. С тех пор меня не привлекают не только соблазнительные танцы, но и другие сомнительные развлечения.
«Я буду верным рабом Твоим!»
В Москве я был знаком с сенатором Штыровым. Это был честнейший и благороднейший человек, и подозревать его в обмане было бы неуместно и неблагородно. Вот что он рассказал мне:
— Двадцать лет назад я был губернатором в Ставрополе, но из-за ложного доноса лишился своей должности и был отдан под суд. Мне пришлось уехать в Петербург, где я дожидался решения суда. В то время у меня настали тяжелые времена.
К счастью, я нашел дешевую гостиницу и, уплачивая ежедневно двадцать копеек за постой, донашивал свое последнюю одежду и обувь. Признаюсь, было стыдно показаться людям на глаза в заштопанной одежде и дырявых сапогах бывшему начальнику губернии. Но делать было нечего. Горестна бедность рожденному в нищете, но как она ужасна для жившего в достатке.
Пролетали дни, а с ними уходили из моего кармана последние копейки. Каково же, наконец, мне было встретить тот страшный день, когда в моем опустевшем кармане осталось десять копеек!
