– Семен, ты обедал? – спрашивает мама.
– Когда же я мог обедать?
– На, быстро поешь, борщ как раз сварился.
Папа энергично, по-рабочему потирает руки, моется и садится к столу. Мама подносит ему дымящуюся тарелку зеленого борща. Отец быстро проглатывает одну ложку за другой. Вскоре ложка, звякнув, падает в пустую тарелку. Папа вытирает ладонью губы, смотрит на часы (отличный результат!).
– Надо бежать.
– Запей компотом, – перед ним появляется кружка.
– А ведь эта квартира Рыжицкого… – в задумчивости вдруг произносит бабушка.
Все замолкают. Словно оглушенная, мама втягивает голову в плечи. Помрачнев, папа ставит кружку на стол:
– Эх, такая она, наша жизнь...
Глава четвертая
1
Еще вчера вечером во дворе было шумно и весело, а сегодня утром – первого сентября – тихо и пусто. Только Туз гоняет воробьев. С недавних пор Туз – мой спаситель: я беру с собой котлету «на вынос», обещая съесть, и отдаю ее Тузу.
Во дворе один Маслянский. Сидит, как статуя, возле широкого кресла с потертой черной кожей. На подстилке разложены инструменты. Маслянский вытащил из-за уха папиросу, продул, прикурил. Прищурившись, глядит на кресло, любовно так. Через пару минут набросится на кресло – и затрещит по всем швам старая кожа.
– Что, не пошел в школу? – спрашивает он.
– Не-а. Мы новую квартиру получили, скоро переезжаем. Родители решили, что я еще год побуду дома.
– Понятно.
– А правда, что ты в войну живых немцев видел? Они очень страшные?
– Немцы-то? Немцы не очень.
– Они же людей убивали!
– Немцы не убивали. Убивали фашисты и полицаи, – Маслянский закашлялся, прижал кулак ко рту. Весь как-то съежился.
– Мама говорит, что тебе нельзя курить. У тебя легкие слабые.
Он кивнул головой: мол, согласен, доктор.
– Мне бабушка рассказывала, что тебя от гитлеровцев священник прятал.
– Раз бабушка говорит, значит, так оно и было. Отец Алексей Глаголев. Запомнил?
– А почему же этот Глаголев моих дедов не спрятал? Даже медалей нет, чтобы ими поиграть…
Маслянский вздохнул, повертел в костлявых пальцах потухшую папиросу, словно задумался о чем-то.
– Хотел, но не смог. Он был один, а фашистов много.
– Как ты думаешь? – я пододвинулся к нему поближе. – Если ребенок плохо ест, его за это могут в тюрьму забрать?
Маслянский почесал свою лысую голову:
– Что, совсем ничего не ест?
– Ты что? Тогда бы я умер от голода. Я ем мороженое, груши в компоте. Но бульон, понимаешь, не могу. А мама говорит, что я доиграюсь – и за мной придет милиционер.
