Общей чертой всех этих торговых заведений было ощущение запущенности – давно немытые стекла витрин, товары разложены за ними кое-как, без видимого желания привлечь покупателей.
Уличное движение особой интенсивностью не поражало – главным образом автобусы и грузовики с редкими вкраплениями такси и других легковых машин.
Прохожих было много – в основном женщин, скромно одетых, с платками на голове. Мне вдруг пришло в голову, что я еще не видел тут ни одной нарядно одетой женщины. По-видимому, они нередко выполняли тяжелую, совсем не женскую работу. В порту женщины в плащах с капюшонами управляли мощными кранами, а на строительной площадке девушки перебрасывали кирпичи, как наши каменщики. Какие же мозолистые должны быть у них ладони!
Мимо парами прошли ребятишки, которых вел высокий мужчина, вероятно, учитель. Они смеялись, пели и ничем не отличались от английских детей. Только на многих мальчиках были фуражки, напоминающие военные, а на всех девочках без исключения – коричневые шерстяные чулки, какие носили школьницы в дни моего далекого детства.
Вид у всех детей был здоровый и веселый.
Я остановил какого-то молодого человека и показал ему листок с адресом школы, написанным по-русски. Он ничего не стал объяснять, а повернулся и любезно проводил нас до самых дверей большого, не очень современного здания, которое стояло в одном ряду с остальными домами и более походило на конторское.
Спрашивать разрешения войти оказалось не у кого, и я, опять забыв благоразумие, взял и вошел без разрешения, а капитан покорно последовал за мной.
Внутри меня тотчас озадачила глубокая тишина, особенно странная в школе. Мы очутились в длинном широком коридоре, где стены были увешаны яркими литографиями, изображавшими всевозможные спортивные соревнования, а также подвиги русского оружия. Последние завораживали высокой романтичностью головы у солдат забинтованы, штыки наперевес, красивые лица, глаза бесстрашно устремлены вдаль. В стеклянной витрине лежали почетные грамоты и дипломы.
В коридор выходило множество дверей, и я пошел вдоль них, стучась в каждую и дергая ручку. Все были заперты, и я, утратив всякую надежду, в предпоследнюю дверь стучать не стал, а просто повернул ручку.
Дверь открылась, и я, еле устояв на ногах, влетел в большую комнату. На меня растерянно уставились какие-то женщины. Их было много. Они расположились за длинным столом, во главе которого восседал могучий мужчина с рублеными чертами лица. Он тоже уставился на меня, пожалуй, даже с еще большим недоумением.
