— Сколько ей сейчас? — спросил Иво.
— Двенадцать исполнилось.
— Ну, да.
— Что, ну, да?
— Я подумал, что может одиннадцать или десять, а Пилле, черт, уже двенадцать!
— В девяносто седьмом родилась. Вместе со всей той компашкой, помнишь, там была еще Патси и. слишком старая, да?
— Не слишком старая, но и не слишком молодая, все зависит от того, куда продавать. Двенадцать это все же двенадцать. Это тебе не пять.
— Так ты там почву прозондируй, пожалуйста, Иво!
По прикидке Иво, в лучшем случае за Пилле можно выручить семь тысяч евро, в худшем — меньше. Намного меньше. Кто сейчас покупает лошадей. Скорее, купят мышку.
Иво обещал осмотреться. Семь тысяч евро — это более ста тысяч крон. Не разбогатеешь. Счастливее тоже не станешь. А как вспомнишь, что это деньги за Пилле, то и думать не хочется. Черт, но другого выхода нет.
Наступил вечер. И ночь. Но сна не было. Из окна виднелся свет уличных фонарей. Рядом тихонько сопела Кертту. Кажется, спала.
— Кертту! Ты слышишь?
Кертту перестала сопеть, повернулась на спину, открыла глаза и уставилась в потолок. Она ничего не соображала.
— Что случилось? — наконец спросила она.
— Мне придется продать Пилле, дело совсем труба, — ответил Пеэтер.
— Труба?
— Плохо, значит!
— Господи, так продавай, тебе что, ночью кроме как о лошадях говорить не о чем? Труба!
— Просто жалко.
— Так не продавай! Только давай спать. Ночь на дворе! Мне утром на работу, ты не забыл?!
— Окей, окей... — Пеэтер повернулся к жене спиной, закрыл глаза, но сон не шел. Перед глазами Пилле наматывала круги. Как тогда, когда она с Паулем участвовала в Балтийском турнире. Это было двоеборье. После выездки они были еще четвертыми, но второй и третий споткнулись и вышли из борьбы. Пилле была в лучшей в своей жизни форме. А Пауль в конкуре перепутал дорожку и преодолел не тот барьер! Словно заболел Альцгеймером, хотя Паулю тогда было всего под двадцать. Потом Пилле будто сошла с ума. Пыталась забраться вверх по стенке. Пауль был несчастен, а Пилле совсем обезумела, ведь она так готова была прыгнуть, а ей не дали!
— Пеэтер, ну, пожаааалуйста! У меня завтра рабочий день.
Черт, он думает вслух! Пеэтер затих. С силой зажмурил глаза и больше не произнес ни слова. Но перед мысленным взором кружились теперь две лошади вместо одной. Одна большая и одна маленькая, вроде жеребенка. Обе вороные, похожие на Пилле. Видимо, эта вторая была Пилле еще жеребенком.
И тут же наступило утро.
Пеэтер пришел на работу с зыбкой надеждой, что дела поправились. Но, дудки. Все по-прежнему было в заднице. Налоги не уплачены, зарплаты тоже, заказчики испарились. Секретарша взглянула на него, по-птичьи склонив голову. Обычно у нее совсем не было времени, так как вечно звонил телефон.
