В сотне метров от закутка поднимался законченный монтажом корпус цеха. Панельные стены, просеченные решетчатыми окнами и выступами опорных колонн, уходили вдаль. Рядом выстроились, как солдаты на плацу, железобетонные опоры второго цеха, связанные в жесткий каркас массивными перекрытиями и балками. На крыше неторопливо двигались крошечные человечки, рассыпались ослепительные искры электросварки. Башенные краны, похожие на одноногих журавлей, носили в воздухе многотонные панели. Грохотали пузатые бетономешалки, гудели машины. Несколько бульдозеров с сердитым гудом утюжили бурую землю, сгрызая с нее бугор. Высоко, под самой крышей, трепетал, словно флаг, отстегнутый ветром лозунг. И еще выше из-за прямоугольника стены выплывали, как из гавани, белопарусные облака.
— Ковыряешь свою диссертейшен? — спросил Коршунов.
— Пока материалы собираю. Жебелев план недавно утвердил. Зимой засучу рукава. Семейство как поживает?
— Ладно, Леша, давай короче. Зачем пожаловал?
— Мне бы насчет незавершенки материалы посмотреть и насчет процента сборности.
— Дам, — коротко ответил Коршунов и хлопнул Лешку по плечу. — Все дам, не пожалею по старой дружбе… Помнишь нашу хату на четвертом этаже? Ласковые были времена, студиозные… В общем, можешь на меня, мужик, рассчитывать как на каменную гору. Помогу тебе, чертушка, войти в науку. Часто я наш институт вспоминаю…
Коршунов сбил на затылок кепку, испачканную известкой, и, видно, хотел удариться в воспоминания, но из-за штабеля вывернулся большеголовый человек в брезентовой куртке и сказал, что нет раствора.
Коршунов застегнул ковбойку и отправился с большеголовым добывать раствор. Лешке он сказал, чтобы тот шел к Ведуте и взял у нее материалы, какие ему нужны.
Лешка снова оказался в бараке с толевыми заплатами на крыше и косыми окнами. Плановик Ведута размещалась в боковой комнате за огромным письменным столом с пузатыми дореволюционными ножками. На столе был идеальный порядок. Слева лежали аккуратнейшей стопкой папки с бумагами, справа на тумбочке блестела электрическая счетная машина с разноцветными клавишами, по которым проворно бегали персты плановика.
Возле письменного прибора стоял керамический кувшинчик. В нем пламенел одинокий флокс, устало склонивший пышную голову над стопкой плановой документации в серых дерматиновых папках с разлохматившимися завязками.
Лешка знал, что цветы Лиде Ведуте никто не дарил. Она привозила их в барак из дому, из подмосковной деревеньки, где имела жительство. На работу Ведуте приходилось добираться в один конец полтора часа с двумя пересадками. Не будь у плановика участка такого занудистого характера, она наверняка могла б подыскать работу и поближе. Но разве ее кто-нибудь, кроме Женьки Коршунова, выдержит? Ни в жизнь!
