Но тем временем в институте разобрались, что использовать завидную энергию Харлампиева на какой-либо другой работе, кроме упорядочения делопроизводства, крайне опасно, потому что у Сергея Потаповича существовал собственный метод определения процентов, несколько расходящийся с общепринятым, свободное толкование квадратных корней и понятий себестоимости.
Когда же делопроизводство в секторе было упорядочено, у Харлампиева оказался излишек времени и неутоленная жажда деятельности. И он направил собственную недюжинную энергию на получение персонального оклада, поскольку уже имел заслуги перед обществом и находился в таком возрасте, когда работнику даже на рядовой должности неприлично довольствоваться рядовой заработной платой.
Тридцать персональных рублей ему были важны не как деньги, а как принцип. Поэтому он выпускал из-под авторучки заявление за заявлением, по опыту зная, что капля долбит камень.
Зиновий Ильич, искушенный в жизни не меньше Харлампиева, но обладавший значительно более развитыми умственными способностями, аккумулировал в качестве второй должностной инстанции (первой был руководитель сектора, безразлично чертивший резолюции о всемерной поддержке заявителя) исходящие от Харлампиева петиции. Принимал на собственные плечи могучий натиск пятидесятилетнего пенсионера. Но в нужные моменты он довольно явно намекал директору о гремучих змеях, дремлющих до поры до времени в недрах его объемистого портфеля.
Директор и зам по науке и на этот раз хорошо поняли друг друга. Бортнев был признателен, что Зиновий Ильич не вынудил его возиться с заявлением пенсионера-экономиста. Лаштин же понял, что Василий Петрович не будет дотошно влезать в вопрос огульной замены металлических конструкций сборным железобетоном.
— Так я прошу вас, Василий Петрович, выкроить денька три-четыре, чтобы подробнее разобраться в вопросе экономической эффективности железобетонных конструкций. Коль скоро у вас появились сомнения, я настоятельно прошу выбрать время…
— Постараюсь, Зиновий Ильич, — с готовностью согласился директор и перелистал настольный календарь, исписанный столь густо, что на первых пяти страницах трудно было поставить элементарную, не имеющую измерений точку. — На этой неделе решительно не удастся… Дикий цейтнот, приношу извинения… Пожалуй, с вашего разрешения, будем ориентироваться на конец месяца.
— Как вам удобно, Василий Петрович.
— Вот и договорились! — довольно сказал Бортнев и протянул заму по науке худосочную, истрепанную многочисленными пожатиями руку.
