Саша выбрал из нескольких молоточков наиболее, по его мнению, подходящий, приставил зубильце к процарапанному рисунку и чуть пристукнул, примериваясь. Потом застучал сильнее и напористее. Инструмент все глубже врезался в металл. Уже можно было без особого труда представить, какой оттиск получится от него на пластмассе.
— Красота, — Мороз зачарованно смотрел на работу гравера.
Точно так же он следил когда-то за кистью художника, которого мы встретили однажды в парке. Сам Славка рисовать вовсе не умел, может быть, поэтому благоговел перед работой мастера.
— Готово, — Саша смахнул фланелькой стружку с плиты, тщательно протер ее и вручил нам. — Сделаете панель, занесите посмотреть.
— Обязательно!
Мы готовы были хоть сейчас же идти к прессовщикам, испытывать нашу, с таким трудом созданную пресс-форму. В ней воплотился труд наших новых друзей — рабочих многих профессий и, в первую очередь, Николая Фролова: ведь это он помог нам сделать законченную, вполне настоящую пресс-форму. Но рабочий день уже закончился, и волей-неволей пришлось ехать домой.
В автобусе Мороз спросил меня:
— Хочешь, я пойду с тобой?
— Не надо, Слава, я как-нибудь сам.
Чем поможет самый лучший друг в создавшейся ситуации? Что мог сделать я сам, даже при исключительном самообладании?
Несколько часов, проведенных после госпиталя на заводе, немного вернули мне присутствие духа. Но как успокоить маму? Сделать это мог только один человек — мой отец. Если бы он вошел в дом, пусть даже с черной повязкой на лице, я уверен, мама была бы счастлива. Но отец был прикован к госпитальной койке. Каково-то ему сейчас?
Я открыл дверь тихо-тихо. Мамино пальто висело на вешалке. Я на цыпочках прошел в комнату. Мама лежала на диване. Возле нее на полу валялся аптечный флакон с черной наклейкой. Мне стало страшно.
— Мам, — я тронул ее за плечо.
Мама открыла глаза, и я понял, что она уже все знает. Я опустился на колени, обнял ее.
Стало темно. Я принес одеяло, укрыл маму, поправил подушку и ушел к себе.
Уснуть не мог. Чтобы отвлечься от горьких мыслей, принялся рисовать пеленгатор. Его лицевую панель я мог теперь прорисовать до мельчайшей черточки. Наша пресс-форма стояла перед глазами как наяву. Неудивительно, ведь столько дней мы со Славкой смотрели на нее — то закрепленную во фрезерном станке, то намертво схваченную магнитом шлифовщика, то зажатую в тисках Фролова.
А сколько мы ее драили напильниками всех мастей, полировали пастами!
