>. Но ведь нормы jus cogens как раз и отличаются тем, что их нарушение не может быть оправдано согласием жертвы (Проект статей об ответственности государств, ст. 29, п. 2; редакция 2001 г., ст. 26)
>269>;
— если состояние крайней необходимости не может оправдать нарушений норм права вооруженных конфликтов (см. выше, п. 1.38), оно a fortiori не может оправдать нарушений, квалифицируемых как «серьезные» (см. ниже, п. 4.430).
1.44. В заключение можно выдвинуть тезис: совокупность права вооруженных конфликтов (за исключением, возможно, нескольких второстепенных норм, касающихся, например, выплаты военнопленным авансов в счет денежного довольствия — Женевская конвенция III, ст. 60), принадлежит к jus cogens, поскольку это право выстраивается, так сказать, на руинах соблюдения другой нормы jus cogens — запрещения прибегать к силе. Тут возможно доказательство от абсурдного: если нормы, применение которых обусловлено нарушением jus cogens, не принадлежали бы сами к jus cogens, степень их обязательности была бы относительной, а не абсолютной, однако позволительно сомневаться в том, что таковым было намерение государств, которые приняли данные нормы.
Возможен и более ограничительный тезис, например: гуманитарное jus cogens включает в себя только нормы, к нему примыкающие хотя бы неформально, посредством какой-либо «вторичной» императивности: договоры права вооруженных конфликтов, по поводу которых декларируется необходимость их соблюдать и заставлять соблюдать при всех обстоятельствах. При таком взгляде на вещи гуманитарное jus cogens ограничивалось бы Женевскими конвенциями 1949 г. и Дополнительным протоколом I.
Однако тогда, учитывая теоретическую возможность денонсации этих документов, на долю государств осталось бы только соблюдение «принципов международного права» оговорки Мартенса. Идентифицировать эти принципы трудно, но позволительно предположить, что они в любом случае содержат в числе норм, которые следует «соблюдать» и «заставлять соблюдать», нормы, специально «защищенные» либо путем добавления выражений, подчеркивающих их «императивность», либо посредством запрещения репрессалий, либо, наконец, путем определения преступного характера в международном плане. Это ядро при любых обстоятельствах составит минимальное гуманитарное jus cogens.
Несомненно, подобные утверждения создают опасность того, что некоторые обязанности и запреты права вооруженных конфликтов могут быть восприняты как менее императивные, чем другие. Такое следствие неприемлемо, но к нему подводит логика ограничительного тезиса. Именно поэтому мы предпочитаем от него отказаться в пользу расширительного толкования, рассматривающего совокупность норм права вооруженных конфликтов как jus cogens. К тому же данный тезис подкрепляется и чисто логическими обоснованиями.
