— Когда у тебя день рождения, Петрова? — услышала Маша голос Бикулины. — Я что-то забыла.
— В августе…
— В августе, — повторила Бикулина, — когда с неба падают звезды, а с яблонь яблоки… Помнишь Рыбину картинку?
Маша помнила. Черное небо в звездной пыли, а около яблони смутная фигура в светлом плаще. Земля под яблоней в белых точках упавших яблок.
— Что-то упавшие яблоки у тебя на кнопочки баянные похожи, — сказала, впервые увидев картинку, Бикулина.
— Ну и правильно, — ответила Рыба, — на небе звезды — кнопочки, на земле — все, что угодно… Да хоть яблоки! А кто играет на баяне — неизвестно!
— Как же так, неизвестно? — удивилась Бикулина.
— Было бы известно, люди бы другими были, — ответила Рыба.
— Что-то я тебя не понимаю…
Рыба пожала плечами.
— Поймешь. Придет время, поймешь! — ответила дерзко.
Бикулина, однако, не обиделась. Она любила философские споры.
— А вот эта особа? — кивнула Бикулина на фигуру в светлом плаще. — Она разве не играет?
— Эта особа не играет, — засмеялась Рыба. — Эта особа сама есть мелодия…
— То есть, ее играют? Кто-то неведомый, значит, знает ноты и шпарит по ним нашу единственную жизнь? Небо, звезды, яблони — весь мир в этой мелодии, а мы в ней — ниточки-крохотулечки… Пискнули — и нет нас, так, Рыба?
— В общем, так… Но… не совсем так… От человека все зависит… Какой он есть… Небо, звезды, яблони — они не слышат, у них немая душа! А человек может слышать, а может и не слышать! Значит, он не просто нотка!
— Кто же он? — усмехнулась Рыба. — Композитор?
— А ты не думай об этом, Бикулина… — сказала тихо Рыба. — Не думай, легче будет…
— Хорошо, Рыбочка… — зловеще протянула Бикулина.
Так ничем и закончился их спор. Рыба осталась при своей правде, Бикулина при своем сомнении.
— Значит, в августе день рождения… — повторила Бикулина. — Я тебе дарю эту статуэтку! Возьмешь, Петрова?
— Что-что?
— Бери, говорю, статуэтку!
— Нет! — испугалась Маша. Быстро поставила девушку на место.
— Если не возьмешь, разобью! — Бикулина схватила статуэтку, занесла руку.
Скажи Маша «нет», тут же битый фарфор покатился бы по полу — в этом можно было не сомневаться.
— Спасибо, спасибо, Бикулиночка! — Маша поцеловала подругу. — Но я боюсь…
— Чего боишься? — нахмурилась Бикулина.
— Она же ценная! Чего ты родителям скажешь?
— Скажу, пыль вытирала, разбила! В конце концов это мое дело!
Снова несколько секунд смотрели они друг другу в глаза. Чуть не расплакалась Маша. Такими глупыми, лишенными всяких оснований показались ей недавние мысли. Что, что смела думать она о ближайшей своей подруге? О бескорыстной, благородной Бикулине? Маше было горько и стыдно. Хотелось немедленно признаться, чтобы избавиться, очиститься от недавних нечестивых мыслей.
