Кубок метелей | страница 47



Это шумели деревья.

Это был день большого ветра.

И сиреневые кусты, охваченные ветром, глухо волновались и отмахивались от объятий и поцелуев.


Обдумывал письмо ей холодно и ясно:

«Все изменилось. Изменились и вы. Я пишу вам письмо.

«На меня надвинулся холод. Деланно вы дразнили меня, а сами обнимались с полковником.

«Я увидел, что вы мертвы – мертвы, как смерть.

«Я был болен. Уезжаю теперь от вас. Уезжаю на север, к соснам.

«Вы, как смерть, загадочны. Но я еще глубже задвинусь книгами.

«Мои уста с того дня застыли скорбным изгибом».

Так писал.

И шуршал сухой бумагой.


«Мне в вас открывалось будущее. И, протягивая руки, я вам говорил, что солнце мое восходит, восходит.

«Но оно закатилось.

«Осталось взволнованное угасание света, да и тот свет – свет моей души.

«Вокруг вас тянется паутина зла, и вы, оплетенная чарами, не горите уж, как прежде, на вечерней заре.

«И заря моя потухает: угасает мое золотое вино, точно его разводят водой».


Писал.

И шуршал сухими страницами.


«Вот так же, как я сидел и думал о вас, вы сидели и думали о полковнике.

«Вы любите друг друга.

«Прошли мои сны. И вот опять сижу я тут: сижу, но не хочу о вас думать.

«Ваша тайна давно взволновала меня, и я поднял в зарю мое лицо, но – удаленные мы друг от друга туманным временем. И то печально уходил от вас, то приближался, теряя покой свой.

«Струна за струной обрывалась меж нами».


«Мир не беспеременен. Он мчится вперед. Перебрасывает будущее в прошлое.

«У него есть крылья улететь от настоящего.

«Это значит, что прошлого нет: оно умаляется.

«Временная струя вытекает из разбитой чаши.

«Когда чаша иссякнет, перестанут струиться временные струи.

«Меня посетит забвение».


«С грустью перебираю события, заливаемые временем: мы не знали друг друга.

«Мне казалось – мы оба любили. И вот я один: один, как перст.

«Пусть вы влюблены – влюблены в старую смерть, но ваш долг – сиять для жизни.

«Это я пишу ясно и просто.

«Прощайте. Время изорвет мою черную грусть».


Над ним было ясное небо, и тучка, повитая грустью, глядела лазурными пролетами.

Она глядела, она провеяла вздохом: «Ничего не умерло,

«Все вернется.

«Да, все вернется».

Она глядела: она провеяла вздохом.


Не глядел на облако. На щеках застыли две слезы. Протянулись его руки. Разрезали голубую зеркальность, словно скорбные, четкие лилии.

Был у него только один путь к несказанному, да и он угасал.

Вечность потухла для него.

Золотая осень

Шла с седым, знаменитым мистиком. Он приехал проститься.

Он уезжал от них в монастырь.