Кубок метелей | страница 47
Это шумели деревья.
Это был день большого ветра.
И сиреневые кусты, охваченные ветром, глухо волновались и отмахивались от объятий и поцелуев.
Обдумывал письмо ей холодно и ясно:
«Все изменилось. Изменились и вы. Я пишу вам письмо.
«На меня надвинулся холод. Деланно вы дразнили меня, а сами обнимались с полковником.
«Я увидел, что вы мертвы – мертвы, как смерть.
«Я был болен. Уезжаю теперь от вас. Уезжаю на север, к соснам.
«Вы, как смерть, загадочны. Но я еще глубже задвинусь книгами.
«Мои уста с того дня застыли скорбным изгибом».
Так писал.
И шуршал сухой бумагой.
«Мне в вас открывалось будущее. И, протягивая руки, я вам говорил, что солнце мое восходит, восходит.
«Но оно закатилось.
«Осталось взволнованное угасание света, да и тот свет – свет моей души.
«Вокруг вас тянется паутина зла, и вы, оплетенная чарами, не горите уж, как прежде, на вечерней заре.
«И заря моя потухает: угасает мое золотое вино, точно его разводят водой».
Писал.
И шуршал сухими страницами.
«Вот так же, как я сидел и думал о вас, вы сидели и думали о полковнике.
«Вы любите друг друга.
«Прошли мои сны. И вот опять сижу я тут: сижу, но не хочу о вас думать.
«Ваша тайна давно взволновала меня, и я поднял в зарю мое лицо, но – удаленные мы друг от друга туманным временем. И то печально уходил от вас, то приближался, теряя покой свой.
«Струна за струной обрывалась меж нами».
«Мир не беспеременен. Он мчится вперед. Перебрасывает будущее в прошлое.
«У него есть крылья улететь от настоящего.
«Это значит, что прошлого нет: оно умаляется.
«Временная струя вытекает из разбитой чаши.
«Когда чаша иссякнет, перестанут струиться временные струи.
«Меня посетит забвение».
«С грустью перебираю события, заливаемые временем: мы не знали друг друга.
«Мне казалось – мы оба любили. И вот я один: один, как перст.
«Пусть вы влюблены – влюблены в старую смерть, но ваш долг – сиять для жизни.
«Это я пишу ясно и просто.
«Прощайте. Время изорвет мою черную грусть».
Над ним было ясное небо, и тучка, повитая грустью, глядела лазурными пролетами.
Она глядела, она провеяла вздохом: «Ничего не умерло,
«Все вернется.
«Да, все вернется».
Она глядела: она провеяла вздохом.
Не глядел на облако. На щеках застыли две слезы. Протянулись его руки. Разрезали голубую зеркальность, словно скорбные, четкие лилии.
Был у него только один путь к несказанному, да и он угасал.
Вечность потухла для него.
Золотая осень
Шла с седым, знаменитым мистиком. Он приехал проститься.
Он уезжал от них в монастырь.