— Ну что ж, — поднялся Гастингс, — у змеи зависти и злости раздавлена голова, а отрастут ли у нее новые головы, как у лернейской гидры, покажет будущее. И для вас, мой друг, — он крепко пожал руку капитану, — открывается счастливая будущность. Раху пропал, созвездие дракона, обагрявшее своим кровавым светом ваше прошлое, исчезло, и над вашей головой подымается утренняя звезда, предвещая яркий солнечный день новой жизни. Идите отдыхать. Завтра увидимся.
Наразинга все уже устроил, и в первый раз после долгих лет этот некогда отвергнутый и бездомный скиталец испытал отраду возвращения в родные места. Ему казалось, что и эти стены, и эти ковры, и эта мебель — его старые друзья. Всем слугам, пришедшим приветствовать своего господина по его возвращении, он подавал руку. Отпустив Наразингу, он поспешил в парк. По знакомой дороге, связанной со столькими воспоминаниями, спешил он к пруду с лотосами, который тихо и спокойно сверкал. Как и раньше, отражались сверкающие звезды неба в темно-синих пятнах водной поверхности, а цветы лотоса разливали свой сладкий аромат. Долго стоял капитан у края бассейна около беседки из деревьев, бывшей свидетельницей его любви и страданий.
Он достал медальон, в котором находился высушенный цветок, данный ему Маргаритой, снял цепочку с шеи и, поцеловав его, далеко забросил в воду.
— Покойся там, на глубине, — проговорил он, — ты, священный знак, волшебная сила которого так счастливо меня охраняла во всех смертельных опасностях.
С ужасом взглянул он на то место, где когда-то в темноте кустов погиб Хакати. Он опустил голову на руки и тихо прошептал:
— Прости мне мое прегрешение, Ты, вечный источник прощения, как и я буду прощать всем, кто виноват передо мной.
С царским великолепием готовились в резиденции к свадьбе Маргариты. Старому капеллану дворца как испытанному другу сказали, что капитан — сын индийской женщины из очень отдаленной местности и что его надо окрестить, так как он до сих пор не крещеный. Капеллан, поговорив с капитаном о религиозных вопросах и убедившись, что он верующий, крестил его в ризнице. Начались приготовления к свадьбе. Так как во всей Индии стало известно, что Гастингс придает особенное значение предстоящему семейному торжеству, то со всех сторон старались угодить желанию всесильного губернатора. Все европейское общество Калькутты занялось шитьем великолепных туалетов для дам, блестящих ливрей для слуг и богатых сбруй для лошадей и слонов. Все князья Индии хотели превзойти друг друга, принимая участие в свадебном торжестве. Набоб Асаф-ул-Даула явился сам в королевском величии с большой свитой слуг верхами и на слонах, как и молодой пятнадцатилетний набоб Бенгалии. Приехало много раджей и магаратских князей, а Типпо-Саиб отправил посольство под предводительством одного из своих сыновей, которое своим блеском затмило бы всех, если бы его не перещеголял посланный низама из Гайдерабада Могол из Дели тоже отправил посольство, которое по внешнему виду не могло соперничать со своими бывшими подданными, но и Гастингс, и все другие обращались с ним как с самым важным. В Калькутте не хватало места для бесчисленной толпы слуг, слонов и лошадей.
