Непосредственной угрозы погрома или террора русские, может быть, и не ощущали, но они жили в атмосфере постоянных оскорблений и обвинений>15. Объективно национальные движения балтийских народов сделали достаточно много, чтобы напугать русских, и возникновение во всех трёх республиках «интердвижений» и «интерфронтов» — явление совершенно нормальное. Здесь тоже нет ничего удивительного, и в связи с этим никаких вопросов не возникает. Опять-таки удивительно скорее другое — что к этим «интердвижениям» примкнули далеко не все русские, что даже в этих условиях было значительное меньшинство русских — сторонников независимости Балтии, роль которых в достижении этой независимости громадна и недооценена.
«Единство», «Интерфронт» и «Интердвижение», их шумные демонстрации, попытки захвата зданий парламентов, террористическая активность ОМОНа — всё это привлекало в тот период внимание, оказывалось на экранах телевидения и на страницах газет. Но активные сторонники СССР были меньшинством русских. А. Ливен пишет: «Если принять во внимание колоссальный удельный вес русских в населении, мы можем сказать, что отклик местных русских на призывы к митингам, забастовкам и политическому сопротивлению... был ничтожно слабым» [Lieven 1993, р. 178]. И было другое меньшинство, не такое шумное, но отчётливо выступавшее на всех голосованиях этого времени. Наряду с эстонским, латышским и литовским сепаратизмом был и русский сепаратизм, направленный на отделение балтийских республик от СССР и России.
Уже на выборах в верховные советы в 1990 г. стало очевидно, что значительная часть русских голосуют не за «интернационалистов», а за «Народные фронты». Согласно опросу, проведенному в Эстонии в мае 1990 г., за Эстонию как союзную республику в составе СССР были 0 % эстонцев и 21 % русских, за независимое государство в составе конфедерации — 1 % и 46 %, за полностью независимое государство вне СССР — 96 % и 26 % [Return to the Western World 1997, p. 91]. Различия русских и эстонцев — большие и очевидные. Но не менее очевидно и другое. Даже в 1990 г. лишь меньшинство русских — за СССР и крайних сепаратистов; тех, кто за полное отделение от СССР и России, — больше, чем сторонников СССР. Но наиболее чётко русское «сепаратистское» меньшинство проявило себя в ситуации реального исторического и «экзистенциального» выбора — в референдумах и имеющих значение референдумов опросах о независимости.
Точных данных о том, сколько представителей балтийских народов и сколько русских голосовали в разных ситуациях за и против независимости и за и против СССР нет, и балтийские публицисты, и учёные называли разные цифры. (Как правило, сразу же после референдумов, когда надо было подчеркнуть, что движение за независимость не носит характер узкоэтнический, а поддерживается всем населением республик, называлась максимальная возможная цифра русского голосования за независимость, а затем, когда нужны были аргументы в пользу исключения «мигрантов» из политики и надо было подчеркнуть их глубоко реакционный и коммунистический характер, называли минимальную.) Тем не менее есть косвенные данные, которые позволяют утверждать о голосовании значительного меньшинства русских за отделение от СССР и России.
