, а может быть и нет… Они не платят, просят, плачут… Наши подданные предъявляют правильные расписки… Что делать? Кому верить?.. Кого щадить?.. Кого карать?.. У всех здешних жителей такие хитрые лица; они так значительно молчат, так подозрительно подмигивают на кого-то и на что-то, так зло улыбаются, что становится страшно и за себя, и за Россию!..
Пропаганда католическая не дремлет; она кипит в селах около Малко-Тырнова. В городе польские священники, выписанные нарочно по совету француза-консула, отпустили себе бороды, надели черные рясы и прямые клобуки русских монахов и служат, как слышно, очень правильно православную литургию в болгарском предместье Киречь-Ханё… Известий скорых нет из деревень; дожди проливные, ужасные, нет сообщений. Франция, австрийцы… Я один на всю Фракию!..
Сама природа вызывает меня на борьбу! Река Марица выступает из берегов. Все низменные кварталы Адрианополя затоплены. Греческий Ильдьгрим, болгарский Киречь-Хане… Вода все растет и растет… Со всех сторон слышны ружейные и пистолетные выстрелы, извещающие население об опасности-Бедные жители предместий спасаются в верхние этажи, на чердаки своих жилищ. Вода обступает их. Мороз. Люди остаются без хлеба, без свеч, без угля для мангалов. Богатые христиане кое-что послали; но паша, митрополит, французский консул Гиз, греческий Менардо, австрийский жид с саблей – все бездействуют… Блонта нет; брат его Джорджаки, за него управляющий делами Британии, дитя; он служит у меня же по распоряжению Золотарева номинальным писцом за четыре лиры и только скачет очень красиво верхом…
Распорядиться… Беру расходы на свой страх!..
Едут лодки; едут и другие с другой стороны. С одной стороны распоряжаются какие-то черные монахи; с другой начальствует высокий турок в пунцовой одежде.
В лодках везут хлеб, везут и уголь, и сальные свечи.
Не велено делать различия племени и веры, а велено смотреть на нужду…
– Кто же послал лодки? Кто это помогает нам в несчастии? – говорит народ.
– Польские иезуиты и русское консульство! Католическая проповедь и православный отпор!
Всё остальное самое влиятельное в городе опомнилось поздно.
Все это, положим, очень трудно и приятно; мучительно и весело… Это не просто служба, это какой-то восхитительный водоворот добра и лжи, поэзии и сухости, строгого формализма и свободной находчивости, тончайшей интриги и офицерской лихости, европейской вежливости и татарского размаха, водоворот, за ловкое вращение в котором, дают кресты и шлют благодарности…
