Движение — это, конечно, жизнь, но — если не доходить до крайностей.
О смерти, как способе принудительного обновления в автоматических иерархиях.
Один маленький мальчик однажды увидел, как трагично люди воспринимают смерть близкого. «Пап, — спросил он, — а мы тоже умрем, что ли?» — «Конечно, — ответил папа, — но не переживай, потому что смерть — это самое мудрое, что придумала Природа. Без смерти нет обновления, а без обновления нет жизни». Эти слова глубоко запали в душу мальчика… Как-то, уже взрослый, он заглянул в Священное писание. Оказывается, Иисусу был задан такой же вопрос «Умрем ли?» — и он ответил: «Не умрем, но изменимся». Итак, папа сказал: «Без обновления — нет жизни», а Иисус фактически сказал: «С обновлением — нет смерти». Эти два подхода различаются кардинально: папа выразил точку зрения существа смертного, а Иисус — существа бессмертного.
Следует уточнить, где проходит грань между смертным и бессмертным. Для жизни, действительно, необходимо обновление, но обновление может быть принудительным, т. е. быть результатом работы программ, или оно может быть добровольным — источники добровольного обновления находятся в духе. Здесь и проходит грань: принудительная жизнь обязательно заканчивается смертью, а добровольная — может длиться столько, сколько желает живущий.
Действительно, смерть требуется лишь в автоматических иерархиях. Так, в здоровом организме больные клеточки уничтожаются и замещаются молодыми и здоровыми. Индивидуальная трагедия клеточки — ее смерть — является жизнеутверждающим событием для организма, поскольку пока в нем осуществляется избавление от больных клеточек, он жизнеспособен. Но что такое «больная клеточка»? С точки зрения самой клеточки, все определяется лишь ее персональным самочувствием: если немощна, значит, больна. Организм же подходит к этому вопросу шире. С его точки зрения, клеточка здорова, если она достаточно эффективно выполняет то, что требуется от нее для блага организма. Если полная сил клеточка имела бы возможность заниматься не своими делами — например, вмешиваться в работу своих органелл, или замахиваться на задачи, которые должен решать орган, или отвлекаться на посторонние занятия, не говоря уже о конфронтации с соседями — такая клеточка была бы для организма еще опаснее, чем немощная. И — «ради жизни!» — ее следовало бы уничтожить. Отчасти поэтому клеточке и не даруется индивидуальное сознание; все, что ей дано — это автоматически исполнять то, что от нее требуется, и, по пришествии в негодность, уступить свое место. Никто из людей не станет переживать по поводу смерти отдельной бессознательной клеточки. Но ведь закон естественной смерти универсален: смертно все то, что ведет себя подобно этой клеточке, т. е. автоматически и, по сути дела, бессознательно!
