Подруги стояли в полутёмном коридоре, ведущем в мужской мегарон.
— А как же Леонид? — изумилась Дафна.
— Он ушёл на всю ночь к Мнесимахе, — тихо ответила Горго. — Скажи Леарху, что ему нечего опасаться. Скажи, что я... Ну, ты сама знаешь, что следует сказать.
Дафна понимающе покивала головой.
— Я разыщу Леарха.
— Благодарю. — Горго прижала Дафну к себе. — Я пошла.
* * *
А у Дафны между тем было плохое настроение. Горго не заметила этого, поскольку виделась с ней накоротке и в полумраке.
Когда Дафна пришла к матери, чтобы встретиться с братом, то её унылый вид сразу обратил на себя внимание.
Астидамия пожелала узнать, почему дочь такая хмурая. И это в день возвращения её любимого супруга из похода!
— Не отмалчивайся, Дафна, — молвила Астидамия. — Говори, что случилось? Я должна знать.
— Ах, мама! — Дафна тяжело вздохнула. — Не знаю, как и сказать тебе об этом.
— Говори, как есть, — настаивала Астидамия. — Я хочу разделить твою печаль.
— И я хочу, — добавил Леарх, появившись из другой комнаты. — Не таись от нас.
Дафна уселась и, собравшись с духом, произнесла:
— Дело в том, что мой муж вернулся из похода с ранением... в спину.
Повисла долгая гнетущая пауза, во время которой мать и сын обменялись тревожным взглядом.
Дафна сидела, устремив взор себе под ноги.
— Трудно поверить в это, — пробормотала Астидамия, подойдя к дочери и положив руку ей на плечо.
— И что, глубокая рана? — участливо спросил Леарх.
— Глубокая, — ответила Дафна, не глядя на брата. — Я сама меняла Сперхию повязку. Похоже, от копья.
— Что он-то говорит?
— Ничего не говорит, — раздражённо буркнула Дафна. — Ругается только да вино пьёт. Впрочем, он обмолвился, что боевой строй не покидал.
— Не печалься, дочь моя, — ободряюще проговорила Астидамия. — В сражении всякое бывает. Важно, что Сперхий не покинул своих соратников на поле битвы. Эфоры и старейшины непременно учтут это.
— Учтут или нет, но лохагом Сперхию уже не быть, — мрачно промолвила Дафна.
Возразить на это было нечего ни Леарху, ни Астидамии.
Военная доблесть в Спартанском государстве была возведена в первейшую из добродетелей. Смерть на поле сражения была не только почётна, но служила очевидным подтверждением мужественности для всякого гражданина. С юных лет спартанцев учили не отступать ни перед каким врагом, поэтому любые ранения в спину воспринимались как свидетельство трусости, даже если раненый не оставил боевой строй фаланги
