Кирила Петрович выписал из-под Киева для своего маленького Саши учителя украинского языка, считавшегося теперь престижным среди высших слоев общества, и которым никто из законодателей сей новой моды толком не владел.
Учитель понравился Кириле Петровичу приятной наружностию и простым обращением. Он представил Кириле Петровичу свои желто-голубые аттестаты и письмо от одного из родственников Троекурова, у которого четыре года жил гувернером-охранником. Кирила Петрович все это пересмотрел и недоволен был одною молодостью педагога не потому что сей любезный недостаток несовместим с терпением, столь нужным в несчастном звании учителя, но у него были иные сомнения, которые он тотчас решился разъяснить.
Для сего велел он позвать к себе Машу (Кирила Петрович по-украински не говорил, и она служила ему переводчиком).
— Подойди сюда, Маша; скажи ты этому педофилу, что так и быть, принимаю его, только с тем условием, чтоб он у меня баб не трахал, не то я ему сукину сыну … оторву! Переведи это ему, Маша.
Маша покраснела и, обратясь к учителю, сказала ему по-украински, что отец ее надеется на его скромность и порядочное поведение. Учитель ей поклонился и отвечал, что он надеется заслужить уважение, даже если откажут ему в благосклонности.
Маша слово в слово перевела его ответ.
— Ладно, — сказал Кирила Петрович, — нах@й благосклонность, нах@й уважение! Дело его ходить за Сашей и учить грамматике да географии Украины, переведи это ему.
Марья Кириловна смягчила в своем переводе крылатые выражения отца, и Кирила Петрович отпустил педагога во флигель, где назначена была ему комната.
Маша, воспитанная в аристократических предрассудках, не обратила особого внимания на преподавателя, ибо учитель был для нее типа слуги или наемного работника, а следовательно, потенциальным самцом мужчины не являлся. Она не заметила ни впечатления, произведенного ею на пана Диброва, ни его смущения, ни трепета его восставшей плоти, ни отклеившегося уса. Несколько дней потом она встречала его довольно часто, не удостаивая большей внимательности. Неожиданным образом получила она о нем чисто новое понятие.
Надеемся, читатель догадался, что у Кирилы Петровича был бультерьер. Кирила Петрович по целым часам возился с ним, стравливая с кошками, собаками и подвыпившими прохожими. Возмужав, пес был посажен на цепь в ожидании настоящей травли. Лучшею шуткой у Кирилы Петровича почиталась следующая.
Прогладавшагося бультеръера запрут, бывало, в пустой комнате, привязав его поводок за кольцо ввинченное в стену. Поводок был длиною почти во все помещение, так что один только против положный угол мог быть безопасным от нападения кобеля. Приводили, обыкновенно, новичка к дверям этой комнаты, нечаянно вталкивали, двери запирались, и несчастную жертву оставляли наедине с сухопутным крокодилом. Бедный гость, оборванной полою и до крови раскушенный, скоро отыскивал безопасный угол, но принужден был иногда целых три часа стоять, прижавшись к стене и видеть, как белокурая бестия в двух шагах от него верещала, нехорошо улыбалась и мотала лысым хвостом.
